Ангелина покачала головой: имя дочери – Юлия, Юленька –казалось ей восхитительным, однако французский вариант его ужасно не нравился.Она вспомнила, как долго выбирала имя дочери, конечно, ей хотелось назвать дочьЕлизаветой или Марией, однако Ангелина не решилась: побоялась накликать чужуюсудьбу на своего ребенка. И тут очень кстати вспомнилась ей подруга поСмольному институту, княжна Юленька Шелестова. Именины этой хорошенькой девочкиприходились на 30 июля, а родила Ангелина как раз в этот день. Опять же – июль.«Юленька-июленька», – иногда называла она дочку и полагала, что это имяпристало ее дитяти, как никакое другое.

Сейчас Ангелине смешно и страшно было даже думать о том, какона терзалась сомнениями относительно отца ребенка; как поклялась убить дитя ипокончить с собой, если различит в лице новорожденного черты ненавистногоЛелупа. Сердце подсказало верный ответ задолго до того, как Ангелина увиделамаленькое точеное личико и светлые бровки вразлет, что придавало и такой крохедерзкое, отважное выражение; задолго до того, как в синие глаза материвзглянули ясно-серые глаза дочери, как две капельки схожие с глазами ее отца.Это была Юлия Никитична Аргамакова, видит Бог, она была его, хотя пока чтокрошечка звалась Жюли де Мон и считалась наследницей огромного состоянияприемного отца.

Когда Ангелина увидела завещание мужа, с нею случиласьнастоящая истерика от ненависти к Судьбе, которая дала ей такого друга, какКсавьер де Мон, лишь затем, чтобы тотчас отнять его. Нотариус де Мон передалсупруге не только все состояние де ла Фонтейнов, но и свое собственное, размерыкоего были огромны! Со смертью мужа Анжель сделалась одной из богатейших женщинПарижа, однако об этом мало кто знал, кроме близкого друга-нотариуса,поверенного в делах Ангелины. У де Мона не было ни родственников, ни друзей, иникто не мог опротестовать его волю. Ксавьер де Мон позаботился даже об Оливье,весь его капитал переходил во владение Анжель де Мон, и наследовать его могтолько ее ребенок, буде он родится; если же этого не произойдет – ее дети отнового брака. Если же мадам де Мон умрет бездетной и не пожелает изменитьзавещание в пользу кого бы то ни было, деньги переходили к благотворительнымучреждениям. В завещании было только одно условие: мадам де Мон должна ежемесячновыделять Оливье де ла Фонтейну содержание, обусловленное в предыдущемсоглашении, в случае же ее смерти это должны делать ее дети – до самой егосмерти. В случае же, если Анжель де Мон пожелает отдать свою руку Оливье де лаФонтейну, распоряжение капиталом все равно оставалось в ее ведении; даже послеее смерти Оливье не мог его наследовать: он по-прежнему всецело должен былзависеть от ее детей.

Посредством такого вот запутанного и вместе с тем оченьпростого завещания нотариус де Мон, хорошо знавший человеческую природу, решилобеспечить благосостояние Ангелины при всяком повороте судьбы.

Правда, при всем своем желании даже он не смог обеспечить ейпокоя.

Ангелина неслышно прошла в дом и поднялась к себе вбельэтаж. Она позвала горничную не прежде, чем умылась, переоделась и собрала вузел свои роскошные волосы.

– Месье де ла Фонтейн дома? – спросила она, стараясь, чтобыголос не выдал ее тревогу.

– Нет, мадам. Месье как ушел утром, так и не возвращался.

Голосок-то у горничной дрожал. Ангелина исподтишкапригляделась к ней. Типичная парижанка: худенькая, бледненькая, с порочнымличиком, которое французы назвали бы «пикантным». Этот румянец, это волнениегруди... Верно, она неравнодушна к Оливье! А почему бы и нет? Ведь и самаАнгелина какое-то время была к нему неравнодушна. А поскольку они совсемотдалились друг от друга, почему бы ему не завлечь в свою постель эту девушку?Коли так, теперь понятно, почему Оливье всегда хорошо осведомлен обо всехнамерениях Ангелины. Впрочем, зачем ему шпионы? Разве он и без того не знает окаждом ее шаге от нее самой (ибо, услышав, что Оливье связан с той же группойроялистов, к которой принадлежал де Мон, Ангелина вновь преисполнилась к«кузену» доверием)?

Тихий вздох вернул ее к действительности, и она увидела, чтоЛоретта застыла в неудобном поклоне, словно придавленная тяжелым немигающимвзглядом хозяйки.

Ангелина повела бровью, и девушка с облегчением выпрямилась,однако в ее голосе по-прежнему звучал испуг:

– Мадам чем-то обеспокоена?

– С чего ты взяла? – сердито спросила Ангелина.

– Мадам недовольна мною? – не унималась Лоретта.

– Вовсе нет. Вот что, Лоретта... – Ангелина на мигзапнулась: что бы такое придумать? – Пойди возьми в детской еще один коврик иотнеси постелить Жюли.

– Я скажу Матье, – кивнула девушка, однако Ангелинавзглянула немилостиво.

– Если бы я хотела что-то поручить Матье, то сделала бы этосама! – И Лоретте ничего не оставалось делать, как, обиженно поджав свои губки,исполнять приказ.

Это займет ее не меньше чем на четверть часа, подумалаАнгелина. Время есть!

И она поспешила по галерее в другое крыло дома, где быликомнаты Оливье.

* * *

Остановившись посреди кабинета, Ангелина с любопытствомрассматривала сабли, шпаги и рапиры, которые увешивали стены, трубки всех видови форм, и набор уздечек, и хлысты для верховой езды. Она настороженно вдыхалазапах лавандовой воды, табака, старых книг, дорогого сафьяна. Странно: преждеона видела в Оливье лишь средство для утоления своего сладострастия, но теперь,вот уже год после смерти мужа, смотрела на него как на средство осуществлениясвоей мести. Он должен был помогать ей... да, ну а сам-то он как жил? Ангелинане сомневалась, что Оливье обожал Юленьку и по-своему любил «свою кузину», сохотой женился бы на ней, потому что богатая жена – все-таки лучше, чем богатая«родственница». А все ж он похаживал к другим... Разве Лоретта – единственная?Это Ангелину преобразило рождение дочери, а Оливье остался тем же пылким инеразборчивым кавалером. Наверняка в этой шкатулочке, обтянутой розовым шелком,держит он любовные записочки или милые сувениры, прелестные напоминания обинтрижках. Ангелине очень захотелось открыть коробочку, однако она отогналанедостойное любопытство и снова замерла посреди комнаты, шаря вокруг глазами,которые против воли снова и снова возвращались к шкатулке.

Время уходит. И Ангелине пора уходить. Совсем ни к чему,чтобы Лоретта застала ее здесь. Однако она все стояла, оглядываясь ипринюхиваясь, но по-прежнему ничего не трогая, словно надеясь, что самаатмосфера этой комнаты подскажет ей что-то... Но что? Что она хочет узнать?