Эдя некоторое время поразмыслил, а затем повлажной черте определил место на странице, куда утыкался его нос, и решил, чтоэто знак свыше купить именно эти ботинки.

В вечную жизнь Эдя верил не особо, зато чернымкошкам дорогу всегда уступал. И правильно: где нет вечности, там балом правятчерные кошки.

– А чем слово «нуль» отличается от слова«ноль»?

– «Нуль» – это то, чем я себя ощущаю.«Ноль» же это то, чем я являюсь.

Разговор Мошкина и Чимоданова

Эссиорх положил кисть, отошел на несколькошагов и бросил взгляд на только что законченный небольшой холст.

– Мазня! Души нет! Была до какого-томомента, а потом ускользнула, – сказал он грустно.

– А вроде похоже… – неувереннопроизнесла Ирка.

На картине, откинувшись на подушки, полусиделБагров и отрешенно смотрел в пустоту. Бессильные руки забыто лежали на коленях.Под глазами залегли фиолетовые круги. По этому признаку можно было заключить,что Эссиорх начал работу над картиной дня два-три назад. Сегодняшний Матвейвыглядел значительно бодрее.

– Картина, сделанная ради «похоже»,называется фотография. Нажимаешь на кнопочку, и появляется еще одно никому ненужное «похоже», – ворчливо произнес Эссиорх.

Корнелий подошел к картине, оценивающе склонилголову на одну сторону, на другую.

– Заметь, садюга какая! Человек болеет, аон вместо того, чтобы лечить, его малякает! Таким творческим личностям валик вруки и – заборы красить… А вообще прикольно получилось! Как живой! –одобрил он.

– Я и так живой! – обиделся Матвей.

Свесив ноги, он сидел на кровати и улыбался.

– Я ты лежи-лежи! Не выступай,пижамщик! – прикрикнул на него Корнелий.

«Пижамщиком» Багров был назван не случайно.Пижама у него действительно была нелепейшая – розовая, в пухлявых зайчиках имятых сердечках. Ирка даже Антигону на ласту наступила, когда первый раз ееувидела.

– Это он мне ее дал! – наябедничалБагров, кивая на Эссиорха.

– И чего такого? У меня не склад дома.Какая попалась – такую достал. Обычная неудачливая пижама, – оправдываясь,произнес тот.

– Неудачливая?

– Ну да. Из-за нее распалась молодаясемья. Жена подарила ее мужу на день рождения. А муж такой болезненносамоутверждающийся и сам себе тяжелый. Кирпичи кулаком разбивает, гвоздистроительные гнет, топор с пластиковой рукояткой в машине возит, перед зеркаломубийственный взгляд по тридцать минут в день отрабатывает, – а тут нате-получите! –зайчики! – пояснил Эссиорх.

– А муж ее не носил? – на всякийслучай уточнил чистоплотный Багров.

– Издеваешься? Он сломал о стену двекостяшки на правой руке, порвал на себе рубашку и в меру гордо удалился.

– Тогда все как-то грустно, –сказала Ирка.

– А по мне так ничего грустного, –без тени юмора ответил Эссиорх. – Теперь он живет в ремонтируемой квартиреу друга. Спит на туристическом коврике. Днем смывает штукатурку, переноситмежкомнатные перегородки, каждое утро пробегает по семь километров, а черезчетыре месяца вернется к жене нормальным обновленным человеком. Свет все вконечном итоге устраивает лучшим образом, если, конечно, сам человек буйно ибессмысленно не сопротивляется. Но даже в этом случае все устраивается клучшему.

Валькирия-одиночка неудачно повернулась,позволив свету упасть на ее левую щеку. Заметив на скуле у Ирки след недавнегобоя, Багров вскочил.

– Кто это сделал? – крикнул он.

Ирка не видела повода создавать из этоготайну.

– Мужик один, – пояснила она.

– Какой мужик?

– Ксерокса паспорта он не оставил.

– Мне паспорт не нужен! Я все равно егоотыщу! – заявил Матвей.

Для человека в пижаме с зайчиками вид у негобыл крайне решительный.

– Искать никого не надо. Всех, кого надо,уже нашла добрая тетя Таамаг, – успокоила его Ирка.

Багров смирился, но упрямо заявил, что большеон ее одну не оставит. Без него Ирка моментально получает в глаз. Нет, решено,он переодевается и немедленно телепортирует в Питер.

– Не советую. Там Ламина и Хола. А сейчасеще и я туда отправлюсь, чтобы усилить их ряды! Так что все под контролем!Болей до победного конца, морячок! – успокоил его Корнелий.

Он покосился на Эссиорха, в явном размышлении,чего бы такого изречь ехидно-напутственного, поправил очки и снисходительнопроизнес:

– Кстати, давно хотел тебе сказать! Необижайся, старичок, но ты нолик! Симпатичный такой, но нолик! Твои картиныкошмарны и соперничают в бездарности только с твоими же скульптурами!

Эссиорх пожелтел. Он не просил Корнелиявысказываться.

– Хорошо, я нолик. А ты что, плюсик, чтоли? – спросил он терпеливо.

– Ошибся, друг! Я сбалансированный имудрый знак равенства! – ударив себя в грудь, произнес Корнелий.

Эссиорх посмотрел в пол, вздохнул и подвинулКорнелия к двери.

– Топай давай, знак равенства! –сказал он миролюбиво.

Корнелий позволил вытолкать себя в коридор.Было слышно, как он идет и громко назидает:

– Крепись, старичок! В твоем возрастеглавное удовольствие, которое должно оставаться в жизни, – создаватьусловия для удовольствий других. Если ты не согласен, я всегда к твоим услугам:на шесть и по хло… А-а-а! Только не коленом! Ты подло напал на меня сзади! Ябыл не готов!

– Он довольно забавный! – сказалаИрка Матвею.

Если не считать Антигона, который с кислымлицом трепал бакенбарды, в комнате они были вдвоем.

– Ага. Первые пятнадцать минут, –согласился Багров. – Но когда тебя в семидесятый раз вызовут на дуэль, этонемного утомляет. Хочется схватить вилку и награждать множественными дыркамивсе, что поблизости.

Ирка засмеялась. Ей нравились молодые люди счувством юмора. Интересно, слово «нравиться» теперь тоже табу? У кого быспросить?

– И что ты тут делаешь целыми днями? Тебене скучно?

Багров посмотрел на нее удивлением.

– Почему мне должно быть скучно?

– Тут же тихо. Нет никого. Эссиорх жеуходит, наверное, часто.