– Разве суккубы заставляют себяждать? – усомнилась Ирка.

– Как раз суккубы-то и любят поломаться.Хотя ломаки ломаками, но стражей они дразнить не рискуют.

Багров заткнул ноздрю подушечкой большогопальца, потом внимательно посмотрел на него, проверяя, не пошла ли вновь кровь.

– Что, снова? – сочувственно спросилаИрка.

Матвей не ответил. Даже не закрывая глаз, онвидел, как рядом с Гопзием на проспекте остановился автомобиль. Водитель сплоским азиатским лицом, выбежав, открыл заднюю дверцу и выпустил грузноговысокого мужчину – краснолицего, сопящего, чем-то напоминающего языческогоистукана. Косолапя, как медведь, истукан подошел к Гопзию и остановился шагах вдвух.

Насколько Гопзий казался тонок, подтянут,резок, настолько же его собеседник выглядел неуклюжим и громоздким. Вдвоем онибыли точно шпага и каменный топор.

– А ведь медведи на самом деле оченьловкие звери, – пробормотал Багров.

Ирка, не понимавшая, в чем дело, недоумевающеуставилась на него.

– Ты что-то видишь? – спросила она.

– Начальника русского отдела мрака!

– Арея?! И что он делает?

Багров начал было описывать, что Арей стоит,скрестив руки, и не то насмешливо, не то задумчиво смотрит на Гопзия, а тот,точно в лихорадке, что-то быстро и горячо объясняет, но после решил, чтопересказывать это бесполезно.

– Разговаривают, – коротко пояснилон.

– О чем?

– Понятия не имею. Ты когда-нибудьсмотрела фильм без звука? Вот и я примерно то же вижу. Вроде как Гопзийоправдывается и одновременно пытается что-то доказать.

– А Арей?

Матвей всмотрелся в неподвижное, мертвеннонепроницаемое лицо барона мрака с желтоватой, чуть отвисшей кожей под глазами икрупными порами на щеках и в центре шишковатого лба. Разрубленный нос двоился,и взгляд Гопзия бегал с одной половинки на другую, не зная, где остановиться.

Все это описывать Ирке он тоже не стал, аупомянул о главном, в чем, как ему казалось, была суть.

– Арей сопит, – сказал он.

Разговор продолжался недолго. Примерно черезминуту Арей впервые разомкнул губы и произнес несколько слов. В ответ Гопзийвновь выдал целую тираду, однако довести ее до конца ему не удалось. Внезапнорука Арея сделала быстрое движение и резко, но несильно хлестнула Гопзию полицу. Голова Гопзия дернулась. Вместе с ней дернулась и голова Матвея. Из носау него вновь пошла кровь, и Ирка торопливо сунула ему полотенце.

– Кажется, Арей пытается оскорбитьГопзия! Он его ударил! – сквозь полотенце сказал Багров.

– А тот что?

– Ничего. Повернулся и пошел куда-то. ААрей как стоял, так и остался стоять. Он взбешен и разочарован. Еще бы: еговызов не приняли! Теперь вот к машине возвращается.

– И клинок свой Гопзий не материализовал?

– Нет.

– Трус! – убежденно сказала Ирка.

Матвей откинул голову на подушку, чтобы кровьскорее остановилась. На полотенце проступало красное пятно.

– На твоем месте я не делал бы поспешныхвыводов. То, что змея не стала сражаться с медведем в честном бою, еще неозначает, что однажды она не укусит его во сне, – сказал он и, закрывглаза, задышал ровно и спокойно.

Ирка стала трясти его, однако Багров открылглаза только минут через пять. Очнувшись, он бодро сел, свесив ноги, и отбросилполотенце.

– Все! – сказал он, недоверчивоморгая.

– Что «все»?

– Кина больше нету. Четвертый клинокмрака удалился в Тартар.

– Ты-то сам жив?

Багров встал на руки и прошелся по комнате.Для человека, который совсем недавно напоминал мертвеца, это было крайнесамонадеянно.

– Жив! Хочешь оказать мне услугу?

– Ну!

– Скажи мне что-нибудь простое, понятноеи нравоучительное! Такое, чтобы в этом была успокоительная и прочная мудрость! Ну,например, помнишь, как ты пришла ко мне в лодочный сарай и, не зная толком, чтотакого произнести дружеского, изрекла: «Покупай всегда одинаковые носки! Так ихпроще после стирки разбирать по парам». Я вот на всю жизнь запомнил!

– Багров! Я тебя прикончу! – снегодованием завопила Ирка.

Человеческая свобода – это не бескрайний выборбескрайних решений. Свобода – это обычно выбор из двух, противоречивых такихрешений. Совсем маленьких, неброских, но необычайно важных. Дать милостынюбабульке или не дать. Пнуть собаку или не пнуть. Схалтурить или не схалтурить.Помочь или так сойдет. Именно в выборе этих неброских решений и выковываетсячеловеческая личность.

«Книга Света»

В обычных случаях Мефодий просыпался утромплохо. Сознание заводилось медленно. Желаннее подушки в мире ничего несуществовало, и порой Меф всерьез опасался, что, догадайся Тухломон в этисекунды подсунуть ему пергамент о добровольной передаче эйдоса мраку, онподмахнет его не глядя, в обмен на двадцать лишних минут сна.

«Ты как мотоцикл Эссиорха! Начинаешь фырчать иоткликаться только после седьмого пинка!» – говорила Улита, которой нередкопоручали поднимать его, когда Меф еще служил мраку в резиденции на БольшойДмитровке.

Порой ведьме приходилось даже использоватьавральный вариант побудки. Авральный вариант был известен в народе как ПетруччоЧимоданов. Он являлся в комнату Мефа, сопровождаемый верным Зудукой, и,восторженно перекашивая рот, принимался палить в потолок из пистолета Макарова.

Однако в то утро двадцать седьмого ноября, задва дня до дуэли, Меф проснулся неожиданно рано и без посторонней помощи.Рассвет только-только начинал сереть за окном. Буслаев лежал, смотрел впотолок, ощупывал кончиками пальцев свою голову и, ощущая под кожей твердостьчерепа, внутренне замирал от ужаса этого открытия.

Разумеется, он и раньше догадывался, что улюдей существуют черепа, но тогда это было отрешенное знание. Знание, покоторому черепа имели все, кроме тебя. Ты же был единственным приятнымисключением из правила, тем, кто, имея череп, словно бы его не имел. Теперь жеабстрактное знание сделалось внутренним жутким открытием.