– Я люблю тебя, Майкл. – Она могла произносить этислова тысячу раз, и всегда они звучали искренне. Какая это мука – не иметьвозможности обнять ее. Но не появилась ли в ее голосе новая нотка, которую онпрежде не слышал? – Майкл, сожги все, что осталось. Устрой костер назаднем дворе, ради всего святого. Поторопись!

Он пообещал, что костьми ляжет, но к вечеру закончит работув доме.

– Надеюсь, ничего не случилось? Ты чем-то напугана,Роуан, или мне только так кажется?

– Нет, я не напугана. Наш дом так же красив, как и вдень твоего отъезда. Райен заказал большую ель, ее уже доставили. Ты бы видел –прямо до потолка! Она в зале, ждет, чтобы мы с тобой украсили ее. Запах хвоичувствуется во всем доме.

– Чудесно. У меня для тебя сюрприз… на елку.

– Мне нужен только ты, Майкл. Возвращайся домой.

Четыре часа. В доме совсем пусто, и каждый звук разноситсяпо нему гулким эхом. Майкл стоял в своей бывшей спальне и смотрел в окно натемные блестящие крыши, усеявшие весь склон холма, вплоть до района Кастро. Заними виднелись стоящие группами серо-стальные небоскребы – центр города.

Великий город, да. И разве можно не испытывать к немублагодарности за все то чудесное, что он подарил? Наверное, второго такого вмире не найти. Но теперь это не его город. Впрочем, едва ли он и был когда-либотаковым.

Он поедет домой.

Ну вот, снова забыл. Ящики на чердаке – сюрприз, радикоторого он сюда вернулся.

Захватив с собой упаковочный материал и пустую картонку,Майкл поднялся по лестнице и щелкнул выключателем. Под наклонной крышейпришлось передвигаться, согнувшись в три погибели. Теперь, когда протечкуликвидировали, на чердаке было чисто и сухо. За окном проглядывало небо цветашифера. А вот и последние ящики, на которых красными чернилами было выведено:«Рождество».

Елочные гирлянды он оставит ребятам, которые снялидом, – наверняка им пригодятся.

А вот украшения он переберет и тщательно упакует заново. Неприведи бог потерять хотя бы одно из них. Надо же, елка уже на месте.

Вытащив один из ящиков на свет, падавший от голой лампочкипод потолком, Майкл открыл его и отбросил старую оберточную бумагу. Много летон скупал эти маленькие фарфоровые шедевры по всем специальным лавкам города.Их собралось несколько сотен. Время от времени он продавал кое-что в «Большихнадеждах». Ангелы, мудрецы, маленькие домики, карусельные лошадки и другиеизумительно разрисованные безделушки из тончайшего бисквита. Даже подлинныеукрашения Викторианской эпохи не могли быть лучше этих изящных и хрупких вещиц.Там были крошечные птички с настоящими перышками, деревянные шары, мастерскирасписанные пышными розовыми бутонами, посеребренные звезды и еще множествозабавных и удивительно красивых игрушек.

Память вернула его к рождественским праздникам, которые онотмечал с Джудит и Элизабет, и даже к тем временам, когда была жива мама.

Но ярче всего в памяти ожили последние несколько лет. Онвстречал Рождество в одиночестве и силой заставлял себя исполнять традиционныйритуал, а после того, как тетушка Вив отправлялась спать, еще долго просиживалвозле ели, потягивая вино и задаваясь вопросом, куда и зачем ведет его жизнь.

Что ж, нынешнее Рождество будет совершенно другим. Все этичудесные украшения теперь приобретут смысл, и впервые бесценная коллекциязаймет подобающее ей место на ветвях высокой ели, стоящей в центревеликолепного зала.

Майкл неторопливо принялся за работу: вынимал каждую игрушкуиз бумажной обертки, вновь заворачивал ее в мягкую ткань и укладывал вмаленький пластиковый мешочек. Подумать только! Он будет встречать Рождество наПервой улице! Майкл пытался вообразить, как будет выглядеть особняк всочельник, представить себе огромную ель в зале. А какое чудесное Рождествоожидает их в следующем году, когда в доме появится ребенок!

Внезапно Майклу показалось невероятным, что в его жизнимогли произойти такие глубокие и чудесные изменения. А ведь он вполне могпогибнуть – тогда, в океане.

И тут перед его мысленным взором возникло яркое видение. Ноэто был не океан, а церковь в рождественском убранстве – еще одно воспоминаниео детстве: алтарь, ясли и… Лэшер, стоящий рядом с ними и смотрящий прямо нанего. Лэшер, который был тогда просто «тем человеком с Первой улицы», –высокий, темноволосый, с аристократической бледностью на лице.

Его охватил холодный ужас «Что я здесь делаю? Ведь она тамсовсем одна. Не может быть, чтобы он до сих пор не показался ей».

Предчувствие было таким мрачным, таким убедительным, чтоМайклу стало не по себе. Он заторопился. Наконец он управился с делом, прибралза собой, сбросил мусор со ступенек, подхватил коробку с украшениями и впоследний раз запер чердак.

К тому времени, когда он добрался до почты, дождь почтипрекратился. Он уже забыл, каково это – ползти в плотной колонне машин,медленно кружа по мрачным, узким каменным улицам. Даже Кастро-стрит, которую онвсегда любил, показалась ему угрюмой в этот вечерний час пик.

Он отстоял в длинной очереди, чтобы отправить коробку,потихоньку свирепея от полнейшего безразличия клерка, – с тех пор как онвернулся на юг, ему ни разу не приходилось сталкиваться с подобнойгрубостью, – а затем поспешил в свой магазинчик на Кастро.

Роуан не стала бы ему лгать. Не стала бы. Этот призракзатеял свою старую игру. И все же зачем он появился возле яслей в то далекоеРождество? Что означала его улыбка? Ладно, ну его к черту. Может быть, неследует вообще искать в этом какой-либо смысл.

В конце концов, он видел этого человека в тот незабываемыйвечер, когда впервые услышал игру Исаака Стерна. И еще сотни раз – когдапроходил по Первой улице.

Но паника в душе росла и становилась невыносимой. Как толькоМайкл оказался в магазине, он сразу запер за собой дверь, схватил телефон инабрал номер Роуан.

Никто не ответил. В Новом Орлеане как раз середина дня итоже стоит холод. Возможно, Роуан прилегла ненадолго. После пятнадцатого звонкаМайкл повесил трубку.

Он огляделся. Работы накопилось много. Предстояло избавитьсяот партии латунных гарнитуров для ванных комнат и решить, что делать сразноцветными витражными стеклами, приставленными к задней стене. Какого чертатот вор, что вломился сюда, не украл все это барахло?!

Наконец он решил побросать в ящики бумаги из письменногостола, мусор и все прочее. Сортировкой заниматься некогда. Он расстегнулманжеты, закатал рукава и начал кидать канцелярские папки в картонные ящики. Нокак он ни старался работать быстро, он понимал, что ему не выбраться изСан-Франциско еще по крайней мере неделю.