– Offer nostras preces in conspectu Altissimi, –проговорил он громко, разбудив еще более сильное эхо, – ut cito anticipentnos misericordiae Domini, et apprehendas draconem, serpentem antiquum qui estdiabolus et satanas, ac ligatum mittas in abyssum, ut поп seducat ampliusgentes. Hunc tuo confisi praesidio ac tutela, sacri ministerii nostriauctoritate, ad infestationes diabolicae fraudis repellendas in nomine IesuChristi Dei et Domini nostri Fidentes et securi aggredimur.

– Domine, – включился по данному знакуРейневан, – exaudi orationem meam.[196]

– Et clamor meus ad te veniat.

– Аминь!

– Princeps gloriosissime caelestis militiae, sancteMichael Archangele, defende nos in praelio et colluctatione. Satanas! EcceCrucem Domini, fugite partes adversae! Apage! Apage! Apage!

– Аминь.

Брат Деодат на катафалке не подавал признаков жизни. Шарлейнезаметно промокнул лоб концом епитрахили.

– Итак, – не опустил он глаз под вопрошающимивзглядами бенедиктинцев, – вступление позади. И известно одно: мы имеемдело не с каким-то худосочным дьяволом, ибо таковой уже б убежал. Придетсявыкатить бомбарды потяжелее.

Аббат заморгал и беспокойно пошевелился. Сидящий на полуСамсон-великан почесал себя в промежности, харкнул, пустил ветры, с трудомотлепил от живота горшочек с медом и заглянул в него, проверяя, осталось ли тамеще.

Шарлей обвел монахов взглядом, который, по его личномумнению, был вдохновенным и одновременно мудрым.

– Как учит нас Священное Писание, – проговорил он, –Сатана спесив. Именно спесь неизмеримая подвигла Люцифера на бунт противГоспода, за кою спесивость он поплатился тем, что был сброшен в адскую бездну.Однако от спеси своей не избавился! Потому первейшая задача экзорциста –уязвить дьявольскую спесь, зазнайство и самовлюбленность. Короче говоря: крепкооскорбить его, проклясть, обидеть, обозвать, обругать. Унизить, и тогда онумчится, вне всякого сомнения.

Монахи ждали, уверенные, что это еще не конец. И были правы.

– Посему сейчас, – тянул Шарлей, – начнемчерта оскорблять. Если кто-то из братьев восприимчив к грубым выражениям, пустьне мешкая удалится. Подойди, магистр Рейневан, возгласи слова Евангелия отМатфея. А вы, братья, молитесь.

– И запретил ему Иисус; и бес вышел из него; и отрокисцелился в тот же час. Тогда ученики, приступивши к Иисусу наедине, сказали:почему мы не могли изгнать его? Иисус же сказал им: по неверию вашему.[197]

Гул читаемой бенедиктинцами молитвы перемешивался со словамиРейневана. Шарлей же, поправив на шее епитрахиль, встал над неподвижным иокаменевшим братом Деодатом и распростер руки.

– Мерзкий дьявол! – рявкнул он так, что Рейневанзаикнулся, а аббат аж подпрыгнул. – Приказываю тебе: немедленно изыди изтела сего, нечистая сила! Прочь от этого христианина, ты, грязная, жирная иразвратная свинья, бестиарейшая из всех бестий, позорное семя Тартара, мерзостьшеола. Изгоняю тебя, щетинистая жидовская свинья, в адский свинарник, дабы тыутопился там в говне!

– Sancta Virgo virginem, – шептал аббат, – orapro nobis…

– Ad insidiis diaboli, – вторили емумонахи, – libera nos…

– Ты, дряхлый крокодил! – рычал Шарлей, наливаяськровью. – Подыхающий василиск, обосравшийся кочкодан.[198]Ты, надутая жаба, ты – хромой осел с исхлестанным задом, ты – запутавшийся всобственной паутине тарантул! Ты – оплеванный верблюд! Ты – омерзительныйчервь, копающийся в падали, смердящей на самом дне Геенны, ты – навозный жук,сидящий в испражнениях. Послушай, как я называю тебя твоим истинным именем: scrofastercorata et pedicosa, грязная завшивленная свинья, о ты, наиподлейший изподлых, о наиглупейший из глупых, stultus stultorum rex, ты – угольщик тупой!Ты – сапожник спившийся! Ты – козел с распухшими яйцами!

Лежавший на катафалке брат Деодат и не подумал шевелиться.Хоть Рейневан без меры кропил его святой водой. Капли бессильно стекали позастывшему лицу старца. Мышцы на щеках Шарлея задрожали. «Приближаетсякульминация», – подумал Рейневан. И не ошибся.

– Изыди из тела сего! – завопил Шарлей. – Ахты, в жопу трахнутый катамит!

Один из самых юных бенедиктинцев убежал, заткнув уши и вотщепризывая имя Господне. Другие либо предельно побледнели, либо столь жепредельно покраснели.

Стриженый силач стенал и поёкивал, пытаясь засунуть вгоршочек с медом всю пятерню. Задача была невыполнима, ибо рука в два разапревышала размеры горшочка. Тогда гигант высоко поднял сосуд, задрал голову ираззявил рот, но мед не вытекал, его просто было уже очень мало.

– Ну и как там, – осмелился пробормотатьаббат, – с братом Деодатом, мэтр? Что со злым духом? Иль уже вышел?

Шарлей наклонился над экзорцируемым, чуть ли не приложил ухок его белым губам.

– Уже совсем на выходе, – сообщил он. –Сейчас мы его изгоним. Надо лишь поразить его вонью. Черт очень восприимчив квони. А ну-ка, братья, принесите сковороду, жаровню и кружку дерьма. Будемподжаривать его под носом у одержимого. Впрочем, годится все, что хорошосмердит. Сера, известь, асафетида[199]… А лучше всего –провонявшая рыба. Ибо гласит книга Товита: incenso iecore piscis fugabiturdaemonium.[200]

Несколько братьев помчались выполнять заказ. Сидящий у стеныгигант поковырял пальцем в носу, осмотрел палец, вытер о штанину, потом сновавзялся выбирать остатки меда из горшочка. Тем же пальцем. Рейневанпочувствовал, как съеденный бобриный хвост подступает ему к горлу навздымающейся волне хренового соуса.

– Магистр Рейневан, – резкий голос Шарлея вернулего к реальности. – Не следует прекращать усилий. Евангелие от Марка,пожалуйста, соответствующий абзац. Молитесь, братья.

– И Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духунечистому, сказав ему: «Дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него ивпредь не входи в него».[201]