Он открыл глаза. Хлеб лежал, точно летнее облако, и только ждал,чтобы его разрезали на теплые ломти; вокруг маленькими съедобными обручамиразбросаны были жареные пирожки. У Дугласа потекли слюнки. За стеной дома рослитенистые сливовые деревья, и в жарком ветре у окна прохладной родниковой струейтекли кленовые листья, а здесь, на полках, выстроились банки и на них —названия всевозможных пряностей.

Как же мне отблагодарить мистера Джонаса? — думалДуглас. Как отблагодарить, чем отплатить за все, что он для меня сделал? Ничем,ну ничем за это не отплатишь. Нет этому цены. Как же быть? Как? Может, надокак-то отплатить кому-нибудь другому? Передать благодарность по кругу?Оглядеться по сторонам, найти человека, которому нужно помочь, и сделать длянего что-нибудь хорошее. Наверно, только так и можно…

Кайенский перец, майоран, корица.

Названия потерянных сказочных городов, где взвились иумчались пряные бури.

Он подбросил вверх темные луковки, что прибыли сюда скакого-то неведомого континента: там они когда-то расплескались на молочноммраморе — игрушки детей со смуглыми руками цвета лакрицы.

Поглядел на кувшин с одной-единственной наклейкой — и вдругвернулся к началу лета, к тому неповторимому дню, когда впервые заметил, чтовесь огромный мир вращается вокруг него, точно вокруг оси.

На наклейке стояло одно только слово: УСЛАДА.

А хорошо, что он решил жить!

Услада! Занятное название для мелко нарубленных маринованныховощей, так заманчиво уложенных в банку с белой крышкой! Тот, кто придумалтакое название, уж, верно, был человек необыкновенный. Он, верно, без устали носилсяпо всему свету и, наконец, собрал отовсюду все радости и запихнул их в этубанку, и большущими буквами вывел на ней это название, да еще и кричал во всегорло: услада, услада! Ведь само это слово — будто катаешься на душистом лугувместе с игривыми гнедыми жеребятами и у тебя полон рот сочной травы илипогрузил голову в озеро, на самое дно, и через нее с шумом катятся волны.Услада!

Дуглас протянул руку. А вот это — ПРЯНОСТИ!

— Что бабушка готовит на ужин? — донесся изтрезвого мира гостиной голос тети Розы.

— Этого никто никогда не знает, пока не сядем застол, — ответил дедушка; он сегодня пришел с работы пораньше, чтобыогромному цветку не было скучно. — Ее стряпня всегда окутана тайной, можнотолько гадать, что это будет.

— Ну нет, я предпочитаю заранее знать, чем менянакормят! — вскричала тетя Роза и засмеялась. Стеклянные висюльки налюстре в столовой возмущенно зазвенели. Дуглас двинулся дальше, в сумеречнуюглубь кладовой. Пряности… вот отличное слово! А бетель? А базилик? А стручковыйперец? А кэрри? Все это великолепные слова. Но Услада, да еще с большойбуквы, — тут уж спору нет, лучше не придумаешь!

Бабушка приходила и уходила в облаке пара, приносила изкухни покрытые крышками блюда, а за столом все молча ждали. Никто неосмеливался поднять крышку и взглянуть на таящиеся под ней яства. Наконецбабушка тоже села, дедушка прочитал молитву, и серебряные крышки мигом взлетелив воздух, точно стая саранчи.

Когда все рты были битком набиты чудесами кулинарии, бабушкаоткинулась на своем стуле и спросила:

— Ну как, нравится?

И перед всеми родичами, домочадцами и нахлебниками, и передтетей Розой тоже встала неразрешимая задача, потому что зубы и языки их былизаняты восхитительными трудами. Что делать: заговорить и нарушить очарованиеили дальше наслаждаться нектаром и амброзией? Казалось, они сейчас засмеютсяили заплачут, не в силах найти ответ. Казалось, начнись пожар илиземлетрясение, стрельба на улицах или резня во дворе, — все равно они невстанут из-за стола, недосягаемые для стихий и бедствий, подвластные лишьколдовским ароматам пищи богов, что сулит им бессмертие. Все злодеи казалисьневинными агнцами в эту минуту, посвященную нежнейшим травам, сладкомусельдерею, душистым кореньям. Взгляды торопливо обегали снежную равнинускатерти, на которой пестрело жаркое всех сортов и видов, какие-то неслыханныесмеси тушеных бобов, солонины и кукурузы, тушеная рыба с овощами и разные рагу…

И тут тетя Роза собрала воедино свою неукротимую розовость,и здоровье, и силу, вздохнула поглубже, высоко подняла вилку с наколотой на неезагадкой и сказала чересчур громким голосом:

— Да, конечно, это очень вкусно, но что же это все-такиза блюдо?

Лимонад перестал булькать в хрустальных фужерах, мелькавшиев воздухе вилки опустились рядом с тарелками.

Дуглас посмотрел на тетю Розу — так смотрит на охотникасмертельно раненный олень. На всех лицах отразилось оскорбленное изумление. Очем тут спрашивать? Кушанья сами говорят за себя, в них заключена собственнаяфилософия, и они сами отвечают на все вопросы. Неужели мало того, что все твоесущество поглощено этой упоительной минутой блаженного священнодействия?

— Кажется, никто не слышал моего вопроса? —сказала тетя Роза.

Наконец бабушка сдержанно проговорила:

— Я называю это блюдо Четверговым. Я всегда готовлю егопо четвергам.

Это была неправда.

За все эти годы ни одно кушанье никогда не походило надругое. Откуда взялось, например, вот это блюдо? Не из зеленых ли морскихглубин? А это, быть может, пуля достала в синеве летнего неба? Плавало оно илилетало по воздуху, текла в его жилах кровь или хлорофилл, бродило оно по землеили тянулось к солнцу, не сходя с места? Никто этого не знал. Никто и неспрашивал. Никого это не интересовало.

Разве что подойдет кто-нибудь, станет на пороге кухни, изаглядится, и заслушается — а там взметаются тучи сахарной пудры, что-топозвякивает, трещит, щелкает, будто работает взбесившаяся фабрика, а бабушкащурится и озирается кругом, и руки ее сами находят нужные банки и коробки.