— Мам, скажи мне все как есть, — попросил он. — Я уже не злюсь на тебя за тот случай, я просто хочу знать правду. Кто тогда был со мной?

И она ответила:

— Я. Именно я была с тобой, Эрик. Просто я еще не знала, что ты у меня есть. — Она помолчала, ища слова и силы продолжать этот разговор. — То, что приступы у тебя начались в три года, именно тем летом — это правда. Но кое-что случилось гораздо раньше, еще до того, как ты родился.

Эрик стал весь внимание — ему и хотелось узнать правду, и одновременно он чувствовал, что в ней точно не будет ничего хорошего.

— Когда умер твой отец, я не находила себе места от горя. Я не плакала, я как будто потеряла все чувства. Мир выцвел, стал серым, полупрозрачным, как паутина, пропали запахи, вкусы, все исчезло. Я даже не чувствовала боли, только пустоту. И туман перед глазами, все было в тумане. Между тем жизнь не ждала, пока я переживу потерю. Городом я тогда правила не так уж долго, многому еще училась, да и обстановка тут всегда неспокойная… Я все делала как во сне, сквозь этот туман. И однажды поняла, что больше не хочу так. Ничего не хочу. Хочу просто закрыть глаза и чтобы ничего не было.

Я долго гнала от себя эту мысль. А потом однажды вечером, под конец рабочего дня, как подумала, что надо снова возвращаться в пустой дом… И пошла на берег реки, за город, туда редко кто заходит. На мне был легкий летний плащ, я набрала полные карманы камней, застегнула все пуговицы и вошла в воду.

И, когда уже зашла так глубоко, что почти не чувствовала дна, Арна вдруг толкнула меня волной, и я снова оказалась у берега, на песке, вся мокрая, сбитая с ног. Она сказала: «Иди домой, Беатрис. Тебя ждет то, о чем ты не знаешь». Слово в слово, так и сказала. Я, конечно, не поняла, о чем она, но очнулась. Выплакалась тогда в первый раз после похорон, а потом пошла домой — переулками, прячась от людских глаз. Стыдно было — представитель власти не должен так терять голову… Мне встретился Тео, он тогда любил прогуливаться далеко вдоль берега. Спросил, что случилось. Я сказала ему, мол, оступилась, упала, промокла… Но он все понял, конечно. Отдал мне свою куртку, проводил до дома и пообещал никому не говорить. А через несколько дней я узнала, что беременна. Конечно, я и раньше могла бы об этом узнать, тело подавало мне знаки, но я была убита горем и не замечала их, все списывая на потрясение. Да и давно потеряла надежду, что у меня будут дети. Потом ты родился, и я стала самой счастливой мамой в мире. А потом… Марта действительно купала тебя, когда начался припадок, именно так это и случилось в первый раз. Я потом повезла тебя в клинику в Дюссельдорф и там сказали: твоя болезнь может быть связана с чем-то, что я пережила во время беременности — а событие с водой у меня было только одно. Марта знала о том, что произошло, и предложила взять вину на себя, сказать, будто она гуляла с тобой и ты упал в реку, но я не позволила. Решила признаться тебе, что сама виновата. А всю правду сказать не решилась… — И она заплакала. — Прости меня, мой мальчик. Я совершила преступление против жизни, когда ты еще не родился, и теперь никто не может тебе помочь…

Эрик, слушая, смотрел в одну точку перед собой, напряженно хмурясь, сопоставляя детали, а потом спросил:

— Но почему тогда болезнь началась не с рождения, а позже?

— Доктора говорили, что она часто начинается после трех лет, по неизвестным причинам, но тот год вообще был очень тяжелым для всех: погибло много защитников и мирных жителей, в том числе брат Асты. Когда она пришла к нам в город, когда ты вернулся и вы стали дружить, я даже подумала, что это как-то связано. Может, тебе суждено было стать ей братом вместо того, которого отняли… А еще я долго считала, что твою болезнь Арна дала мне в наказание — вроде как дети расплачиваются за грехи родителей. Но потом поняла — Арна не наказывает. Она лишь учит нас понимать. Иногда это жестокие уроки, но в них всегда есть что-то очень важное.

— И что же это такое в данном случае?

— Я не знаю. Но в этом тоже есть какой-то смысл, просто мы пока его не видим. Я думаю, Эрик, что ты — часть того, что мы ищем. Вот только не знаю, к худу это или к добру. Я всегда так боялась тебя потерять, а теперь боюсь еще больше…

И ее светлые глаза вновь наполнились слезами. Эрик встал, подошел к ней, впервые за очень долгое время неумело обнял за плечи и сказал:

— Мам, не плачь. Мы со всем разберемся, я разберусь. Обещаю. Все будет хорошо…

А за окном угасало в старом саду лето, и низкое предгрозовое небо хмурилось о чем-то своем, о чем людям никогда не узнать.

В один из первых дней сентября Эрик вновь зашел к Асте на работу, неся чехол из плотной ткани, в какие обычно упаковывают платья.

— Вот, — сказал он гордо, положив свою ношу на стойку. — Я тут нам прикупил кое-чего для маскировки. Примерь.

Аста расстегнула чехол. Внутри оказался дирндль — белая блузка с пышными короткими рукавами, черный корсет и юбка в горошек с малиновым фартуком. И конечно, вырез у блузки не оставлял, что называется, места для фантазии.

— Спасибо, я это не надену. — Аста отодвинула от себя подарок.

— Чего? — удивился Эрик. — Это же национальный костюм!

— Национальные костюмы — в историческом музее, а это — порнография. — Она еще раз с неудовольствием осмотрела блузку. — И вообще, к чему весь этот маскарад?

— Ну как же, нам же надо влиться в среду. Я и себе костюмчик прикупил. — Эрик захохотал. — Все как положено, рубашка в бело-голубую клетку и кожаные штаны. Но для тебя есть еще кое-что.

Он порылся в рюкзаке и вынул уже знакомый Асте футляр. Раскрыл — рубиновое сердце засверкало и словно осветило все вокруг.

— Я думаю, тебе лучше это надеть. Так мы быстрее найдем то, что ищем.

— То есть я буду живой приманкой, — хмыкнула Аста. — Хорошее дело. Ладно, подожди здесь.

Забрав костюм и футляр, она вышла и через пятнадцать минут уже рассматривала себя в большом зеркале в холле.

— Все-таки вырез слишком большой, — сказала она недовольно, стягивая пальцами края ткани. — Я чувствую себя по-дурацки и выгляжу так же.

— Там все так будут выглядеть, не переживай, — подбодрил ее Эрик.

И только после того, как он ушел, Аста вдруг поняла, что в городе наступила осень. Близился праздник урожая, равноденствие, а за ним — поездка в Мюнхен. И кто знает, может быть, развязка. Что будет, когда они найдут Сердце? Вдруг тогда все теперешние трудности покажутся сказкой, ведь неизвестно, что задумал враг…

— Аста. — Инга впорхнула в зал со стопкой журналов в руках — как всегда, легкая, смешливая, деловая. Окинула помощницу взглядом, заметив наряд, подняла брови. — Ой, какая ты красивая! Звонили из канцелярии. Сеньора просит тебя зайти к ней. Завтра до обеда в любое время.

Ух! Вызывают в ратушу. С чего бы это? Вид на жительство ей уже продлили, что теперь?