— Умеем, — ответил наконец рыжий, явно задетый. — Хочешь посмотреть?

— Хочу.

Она поправила рюкзак и приготовилась. Если все получится, бежать придется быстро.

— Ну-ка, — сказал рыжий одному из своих товарищей. — Поджарь эту цыпочку.

Несмотря на опасность, Аста хихикнула — вряд ли нодийцы, живущие в своей глуши, понимали, что значит это выражение. Но сразу же стало не до смеха — один из них лениво махнул рукой, и на стол рядом с Астой приземлился клубок пламени. Вязаная салфетка и телефонная книга мгновенно занялись, и почти тут же сверху раздался оглушительный писк.

В двери щелкнуло — сработала автоматическая разблокировка замка. Не теряя больше ни секунды, Аста распахнула дверь, но рыжий схватил ее за плечо:

— Стой!

И прежде, чем Эрик успел понять, что происходит, Аста полоснула рыжего лучами браслета по лицу, потом дернула Эрика за куртку — и они побежали.

* * *

Бежали долго, прячась и оглядываясь. Всюду мерещилась погоня, а в каждом встречном — нодийцы. Аста успела порадоваться, что перед тем, как идти на вокзал, она и Эрик зашли в отель переодеться — иначе пришлось бы ей убегать в туфлях и в платье с корсетом, а такое только в кино хорошо получается. Наконец оказавшись в парке, они решили передохнуть.

Парк был уже закрыт, но изгородь в одном месте оказалась разобрана, так что они без труда проникли внутрь. Дошли до берега искусственного ручья, уселись на корни огромного дерева, бросив под ноги полупустые рюкзаки — часть вещей осталась в номере. Долго пытались отдышаться, потом Аста рассказала все, что было, и подвела итог:

— Хороши мы, конечно. Нас теперь искать будут, номер-то на нас записан.

Но Эрик отмахнулся:

— Не волнуйся. Я записал номер на свой паспорт из внешнего мира, там другая фамилия. А тебя как мою сестру. Так что пускай попробуют найти. Ну и мы-то ничего не сделали, это они все. — И добавил смущенно: — Слушай, я сегодня наговорил всякого… Извини. Просто нервы сдали, наверно. Не бери в голову.

— Да нет, — Аста вздохнула, — не извиняйся. Я думаю, ты во многом прав. Я не умею быть счастливой.

Они помолчали.

— Знаешь, — продолжила она, — когда брат исчез, я потеряла, по сути, всю семью — его, родителей, которые ушли в свой мир и забыли обо мне, и бабушку, которая умерла два года спустя, не выдержав этого всего. И с тех пор, когда какой-то человек появляется в моей жизни, я боюсь его потерять. Не смерти боюсь даже… А вот этого ужаса, что он просто исчезнет и я ничего не смогу сделать.

Эрик выслушал ее, потом осторожно спросил:

— Но у тебя же был кто-нибудь? Я имею в виду… парень?

Аста кивнула:

— Был. Когда я еще училась на втором курсе. Ну, всякие школьные влюбленности я не считаю, а тут прямо серьезно все было, даже собирались вместе жить. Конечно, ссорились иногда, но не так чтобы… Мне казалось, что все нормально. А потом однажды он пропал. Обещал позвонить вечером и не позвонил. Я ждала, ждала, потом отбросила свою гордость — позвонила сама. А телефон вне зоны доступа. Наутро обзвонила друзей — никто не знает, где он. На пары не приехал, машина со стоянки исчезла. И я два дня сходила с ума. Все что угодно передумала, себя во всем обвинила. Он ведь пропал так же внезапно, как и Томас. Я думала, может, это как-то со мной связано… Периодически пыталась дозвониться на мобильный, и вдруг он как ни в чем не бывало берет трубку. Я сразу в слезы. — Голос ее задрожал, глаза заблестели в темноте. — «Где ты был, — говорю, — что случилось?», а он: «Я тут ездил в Шварцвальд проветрить голову, бродил там среди вековых деревьев, думал о вечном и решил, что мы с тобой не пара. Ты слишком травмирована пропажей брата и переносишь это на отношения, сходила бы ты к психотерапевту…» и все в таком духе. Больше мы с ним не виделись.

— Вот придурок, — выдохнул внимательно слушавший Эрик. — Это ему надо к терапевту, а еще лучше — сразу к психиатру.

— Не знаю, как он, а я тогда была к этому близка. Чуть не рехнулась. — Аста, дрожа от волнения, обхватила себя руками. — Бр-р-р, холодно! Прямо зима уже совсем…

Эрик помялся немного, потом сказал:

— Слушай, можно я тебя обниму? По-братски, без приставаний. Ты так дрожишь, что мне холодно смотреть.

И обнял за плечи. Аста прижалась к его теплому боку, шмыгнула носом.

— Дурацкая какая-то поездка. Ничего нового не узнали, в отеле пожар устроили… А, еще я этому рыжему в глаз засветил… Тоже радость в своем роде, конечно, но сердца мы в этот раз так и не нашли — никакого, даже стеклянного.

Эрик вдруг заулыбался:

— Ну, какое-то все же нашли.

Он потянулся к своему рюкзаку, вынул большое пряничное сердце, упакованное в прозрачную пленку, протянул Асте. Та взглянула на надпись кремом «Любимой сестричке» и рассмеялась:

— Ну ты даешь. Спасибо.

— Я на фест возвращался, купил там, — сказал Эрик. — Хотел извиниться, потом пришел в отель, а там такое. Ты когда-нибудь ела эти пряники?

— Не-а. Я всегда думала, что они только для туристов. — Аста надорвала пленку, отломила уголок, попробовала. — Хм. Неплохо, сейчас как раз сладкого хочется. Будешь?

Эрик взял кусочек, потом предложил:

— Пойдем к метро, там должен быть кофейный автомат.

Через пятнадцать минут они сидели на скамейке на пустой платформе, в ярком свете потолочных ламп, и пили кофе. Когда от пряника, по вкусу напоминавшего мыло со специями, остались одни крошки, Аста спросила:

— А у тебя была девушка? В смысле, так, чтоб серьезно?

Эрик вздохнул и долго молчал, потом сказал:

— Ладно. Откровенность за откровенность. Но только ты меня после этого видеть не захочешь.

Она попыталась пошутить:

— Ох, ну если до сих пор я тебя как-то терпела…

Но он покачал головой:

— Нет. Это другое. Я в своей жизни совершил одну мерзость, которой просто нет названия. Я тебе расскажу, но только дослушай до конца… Обещаешь?

Аста кивнула:

— Обещаю.

И Эрик рассказал вот что:

— Когда я ушел из дома и перебрался в Риттерсхайм, у меня сразу появилась куча новых друзей — ну, у меня тогда были деньги. Девушки тоже появились, но как-то ни одна не задерживалась. Бессмыслица всякая, случайные связи — я сейчас ни одной бы, наверно, на улице не узнал. Потом денег стало меньше, и друзей соответственно. Я время от времени находил какую-нибудь работу, а потом поступил учиться — не ради самой учебы, а ради студенческих скидок и чтобы платить меньше налогов. И некоторое время так перебивался. А потом на вечеринке познакомился с Дианой. Она сама тихая, скромная — ее туда притащили подружки. Мы стали встречаться. У меня тогда еще была отдельная квартира, мы проводили там много времени. А потом дела пошли еще хуже — с очередной работы меня выгнали, учебу я не тянул, в первом семестре завалил все экзамены. Я начал пить — нормально так, каждый день, с компанией и один. Диана меня уговаривала бросить этих людей, вернуться к учебе. Меня это раздражало, мы начали ссориться… А потом однажды были у меня дома, опять поссорились, и я открыл бутылку «Егерьмейстера». Диана хотела то ли забрать ее, то ли обнять меня — не знаю, но я ее толкнул… Сильно так толкнул, со злости. И она ударилась головой о полку. Я еще что-то говорил, орал на нее, потом заметил, что она стоит неподвижно, отвернулась от меня, голову опустила, и вся щека от скулы у нее разодрана, кровь течет, а она стоит и смотрит в одну точку, как в трансе. Я сразу протрезвел, хотел вызвать врача, но она меня оттолкнула и убежала… В слезах. Тогда я испугался не на шутку. У нее очень строгий отец, он знал меня и что мы встречаемся… Понимаешь, я не того испугался, что сделал, а наказания. У меня еще были кое-какие деньги, я собрал их и в тот же вечер уехал в Берлин на две недели… Там тусил, а потом переехал в общежитие. С той компанией порвал, Диану видел издалека в универе, да и то сказать, почти там не появлялся. Такое… До сих пор не знаю, как с этим жить.