– Но ведь ты меня любишь, Алиса. Вот это я понимаю, толькоэто я хочу понимать. Только это.

– Карл, когда ты молчишь, мне кажется, что да, люблю. Ностоит тебе открыть рот, и я тебя почти ненавижу. Ты говоришь такие гадости,глупости… Хватит. Тема закрыта.

– Хорошо, Лисенок, я буду молчать. Я стану тихим, нежным, явсех пожалею, даже твою грязную родину, даже этого подонка серого майора. Всех.Я буду петь романсы сладким баритоном. За тихого нежного Карлушу ты согласнавыйти замуж?

– Папа умрет без меня.

– Он и так долго не протянет.

– Сколько осталось ему – все его. Мы вошьем ампулу, онперестанет пить. Сейчас есть много новых методов, я вылечу его. Он не старыйеще человек, и если бросит пить, то сердце…

– Через месяц мы будем в Лондоне. Потом в Сан-Франциско. Тыувидишь весь мир. У тебя будет достаточно денег, чтобы оплатить твоему отцусамое лучшее лечение.

– Карл, а откуда столько денег? Почему ты так уверен, чтоменя вообще выпустят из страны? Я завербована КГБ. Кстати, странно, что они непоявляются. Я слишком многого не понимаю, прежде всего в тебе.

– А не надо ничего понимать. Всему свое время… Он говорил истягивал с нее свитер, расстегивал лифчик, щелкал кнопками длинной замшевойюбки. Она не могла и не хотела возражать, спорить, задавать вопросы. Она ужевсе сказала, и не один раз. Она никуда не уедет, не выйдет за него замуж. Зачемон опять появился? Ну зачем?

На четвертый день, когда Юрий Владиславович ушел наочередной сеанс бесполезного гипноза к наркологу Коробцу, Карл выложил наАлисин письменный стол тонкую стопку каких-то бумаг.

– Ты должна заполнить это на пишущей машинке. В трехэкземплярах, только не под копирку.

– Что это?

– Анкеты для ОВИРа. Завтра мы подаем заявление в твойрайонный загс. У вас положено ждать три месяца, но нас зарегистрируют черезнеделю. Анкеты ты заполнишь на фамилию Майнхофф. Ты Алиса фон Майнхофф.

– Карл, подожди, я не понимаю…

– Тебе и не надо ничего понимать. Ты будешь делать то, что яговорю. Я уже все устроил.

– Карл, я же тебе сказала, я никуда не поеду. Я не выйдузамуж за тебя.

– Ну, перестань, Лисенок, хватит дурить. У нас очень многодел и мало времени. Садись за машинку, прямо сейчас.

– Я вовсе не дурю. Я никуда не еду, пойми ты наконец. Замужза тебя я не выйду, отца не брошу, и это совершенно серьезно. Карл. Я не шучу,не ломаюсь и не собираюсь заполнять никакие анкеты. Я тебе сразу все сказала, ссамого начала. Просто ты слышишь только самого себя.

Несколько секунд он смотрел на нее молча, и вдруг его рукавзлетела, раздался хлопок, сначала Алиса не поняла ничего, а потом у нееперехватило дыхание. Это была пощечина, несильная, почти безболезненная, носамая настоящая пощечина.

– Уходи, Карл, – тихо сказала она после долгой паузы.

Он смотрел на нее исподлобья, тяжело дышал, и в глазах егопоявилось какое-то совсем новое выражение, одновременно жуткое и жалкое.

– Идиотка, – проговорил он сквозь зубы, – дура, я убью тебя.

– Охотно верю, – кивнула она, – ты можешь.

– Но ведь ты спала со мной, ты любишь меня, ты…

– Карл, хватит. Уходи.

– Стерва! Грязная русская свинья! – Он схватил ее за волосы,швырнул на тахту.

Падая, она сильно ударилась виском об угол письменного стола.Он сдирал с нее одежду, хрипло выкрикивая ругательства, немецкие и русские. Ноона не слышала. Она провалилась в сплошной тошнотворный мрак.

– Ты врала мне, ты сводила меня с ума! Ты такая, как все,подлая пошлая стерва! Открой глаза! Ну, открой глаза, посмотри на меня, Алиса!

Из ссадины сочилась кровь. В руках у Карла была полумертваявялая кукла вместо Алисы.

– Скажи, что ты меня любишь, хотя бы раз скажи…Предательница, дрянь, ненавижу…

Он уже не кричал. Он охрип и бормотал бессвязные,бессмысленные грязные слова, немецкие и русские вперемежку. Бросился вон изкомнаты, но замер на пороге.

Из кармана своей кожаной куртки, висевшей на стуле, Карлвытащил маленький пятизарядный «вальтер», шагнул к растерзанной, бесчувственнойкукле. Долго, не отрываясь, он глядел на бледное, осунувшееся лицо, наспутанные пепельно-русые волосы.

Веки плотно сжаты, губы чуть приоткрыты. Кровь на виске, нащеке. Рука с пистолетом поднялась, щелкнул предохранитель. Дуло уставилось влоб, потом медленно скользнуло к груди.

У Алисы затрепетали веки, глаза приоткрылись и тут жераспахнулись в ужасе. Она увидела пистолет, увидела безглазую усатую мордукакого-то причудливого животного. Самым странным было то, что по гладковыбритым щекам этой кровожадной неведомой зверюшки катились крупные слезы.Алиса боялась шевельнуться, боялась нечаянно крикнуть или застонать. Мощнаяволна головной боли притупляла страх.

Рука с пистолетом вяло опустилась. Двигаясь медленно, каксомнамбула, он стянул свою кожанку со спинки стула и, волоча ее по полу, неоглядываясь, вышел из комнаты. Алиса продолжала лежать не шелохнувшись. Вприхожей хлопнула дверь. Этот звук отозвался в голове новой волной боли. Онаопять потеряла сознание.

На следующий день начались телефонные звонки из КГБ. Алисалежала с тяжелым сотрянием мозга. Звонили очень настойчиво, Юрий Владиславовичне давал ей трубку, говорил: она больна.

– А что с ней такое? – интересовался вежливый мужской голос.

– Сотрясение мозга.

Алиса слышала папины ответы из соседней комнаты. Она, хоть иплохо соображала, сразу поняла, кто это. А через два дня заявился майорХаритонов собственной персоной, прямо в квартиру. Папе он представился каксослуживец из конструкторского бюро, даже торт принес.

– Майнхофф меня расколол, назвал гэбэшной шлюхой, избил,исчез навсегда и теперь уж точно не появится, – сказала Алиса.

На некоторое время ее оставили в покое.

Иерусалим, январь 1998 года

По дороге в гостиницу Максимка клевал носом. Стоило емууронить голову на подушку, и он моментально уснул. Алиса погасила ночник у егокровати, вспомнила, что он не умылся и не почистил зубы на ночь. Ладно, имеетправо после таких приключений.

Все. Горячий душ – и спать. Она смертельно устала. В ванной,стянув свитер, она обнаружила несколько синяков на руках и на плечах. Господи,если бы не Деннис… У них ведь было оружие. Кто-то выстрелил. Могли убитьзапросто.