Выдернутый из теплоты одеял Бес зашипел как ошпаренный и забрыкался. Но тяжелые лапы бесполезно шлепали по воздуху – мужчина держал Беса крепко и высоко на вытянутой руке. Не было в скупых движениях мужчины зла или угрозы, лишь спокойная уверенность и неприкрытое восхищение детенышем ирлиса. Потому я даже не дернулась на защиту своего малыша, а сидела на краю постели и с любопытством посматривала на колоритного гостя.

Мужчина с восторгом заглядывал в пасть ирлису и довольно цокал языком.

– Ну-ну, будет тебе, – гулко рассмеялся он и поднес встопорщенного Беса ко мне.

Я перехватила малыша, тяжело рухнувшего мне на колени. Рассерженный и обиженный Бесенок одновременно фырчал на бесцеремонного чужака, тоненько жаловался мне и… немного, совсем немного блаженствовал. Как наслаждается неосознанно любой ребенок приходом большого взрослого, от которого идет уверенная сила и доброе тепло.

Мысль ошпарила мои щеки стыдом. Я каждый день проводила часы с Бесом, но вряд ли была источником руководящей силы, в которой так нуждается растущий малыш.

– Прости, Бес, – нежно прошептала в пушистое ухо, – кажется, я немало напортачила.

Руками наглаживала его бока, пальцами перебирала чудесную шерсть и мяла ласково притихшего Беса. Малыш устроился у меня на коленях, развесив свои тяжелые лапы в разные стороны, лизнул в сгиб локтя и засунул голову мне под руку.

– Добро, госпожа, добро, – похвально прогрохотал сверху чужой голос.

Мужчина стоял напротив меня, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Лукаво блестели его глаза и разбегались добрыми лучами морщины от скупой улыбки.

– А я думал – брешешь, что у тебя в номере прирученный ирлис, – прогудел он, посмеиваясь, и хлопнул себя по бедру.

Тахир, затаившийся в углу, довольно оскалился:

– С тебя двадцатка.

– И отдам, – ничуть не смущаясь, кивнул мужчина и сел передо мной на корточки.

– Передать доверие сможешь? – ласково спросил чужак, не сводя глаз с Беса.

Я в ответ могла только глупо моргнуть.

– Передай ему, что я свой. – незнакомец наконец, взглянул на меня и замер, видимо, смущенный непривычным цветом моих глаз.

– Я не уверена, что знаю как…

Невыносимо долго мужчина вглядывался в мое лицо, потом резко встал и взъерошил мне волосы, приведя в полнейшее смущение. Развернулся к Тахиру и шутливо развел руками.

– Я думал, у тебя один детеныш, а тут целых два.

Мои щеки горели от смятения, стыда и неуместного гнева. То ли на бесцеремонного мужика, который даже не представился, то ли на себя… А правда-то колет. Ох, сдается мне, он из тех же краев, что и Тахир. Умеют же одним словом вызвать добрый гнев и желание вскочить и действовать.

А Тахир подошел и сел рядом со мной, ободряюще обнял меня за плечо и тихо сказал:

– Ты поаккуратнее, Шохан.

Тот снова развел руками.

– Малыш со мной не пойдет, а она, по ходу, ничего не умеет еще. Как только связь-то умудрилась установить…

Мужчина осекся, взглянул на меня пристально и странно пожевал губами.

– Говоришь, у нас жить будет?

– Да.

Лицо Шохана расплылось в улыбке, он снова шагнул ко мне и присел на корточки:

– Нет времени, да и у вас, хозяйка, явно не то состояние. Извиняйте уж, придется усыплять вашего ирлиса.

Сердце встрепенулось было опасливо, но я подавила панику. Тахир взял мою ладонь и несильно сжал.

– Она доберется до Наймихи к ночи. Давай на сутки, чтоб запас был.

Мужчина кивнул и улыбнулся мне:

– Не боись, поспит и даже не заметит твоего отсутствия. Доставлю в лучшем виде.

Вскоре Бесенок топтал мне колени и досадливо качал тяжелеющей головой. Он доверчиво съел кусок мяса, смазанный снотворным, и теперь боролся с собой, словно не хотел оставлять меня одну.

– Да не боись, – приговаривал все Шохан, – не боись. У нас, значит, жить будешь, добро, добро.

Я невольно улыбнулась – он словно смаковал эту новость.

– Давай, хозяйка, не переживай, научим тебя и с ирлисом управляться, и остальному…

На секунду мне показалось, что он будто что-то не договорил, но не успела я что-либо спросить, как Шохан легонько поднял обмякшего Бесенка, укутал в плащ, как ребенка, и вышел.

Не десяток переулков я прошла от неприметной таверны до портальной площади, а длинную схватку.

Пьяно шаталась от внутренней борьбы под встревоженным взглядом Тахира, но так даже лучше. Ведь по нехитрой легенде пьянствующий неделями Тахир решил съездить в южную деревеньку, славившуюся своими винными погребами, и прихватил с собой сестру.

Через два часа после нашего с ним перехода он вернется обратно с вином и уже с настоящей Талисой, переодевшейся в ту заметную одежду, которая сейчас на мне.

А я в простой одежде поеду с незнакомым проводником на телеге до другой ближайшей портальной площадки.

Там мой проводник накупит свежих овощей, фруктов, сыра и вина. Вечером обычный житель северной деревни с поклажей и со своей женой, то есть мной, покинет мелкий южный городок.

***

Добрая весть разнеслась по Наймихе за один час. Хозяин возвращается. И не один. Нэнку с собой привезет.

Неопытная нэнка, дитя совсем, но уже с ирлисом, все как положено. Сам Шохан смотрел в ее глаза, и он в десятый раз уже подтвердил – нэнка! Молодая, сильная, но силы своей не чует, да и раненая к тому же.

Добрую весть носили от дома к дому, словно лучину с огнем, и загорались сердца от радости предвкушения. Да какая ни есть, эта же нэнка, пусть только приживется. Пусть только врастет в край, совсем замерзший без тепла джамалийской магии.

Это в городах совсем очерствели, забыли древние силы, а в деревнях помнили. Как и жреческое пламя, начисто слизнувшее джамалий с лица земли.

Как оказалось, не совсем начисто. Память жила в самых окраинных деревнях, крепкая, из поколения в поколения передаваемая.

Нэнку везут! Разве ж можно в такое поверить?

В Наймихе никто и никогда не произнесет «джамалия», дабы не сглазить, дабы беду не накликать. И каждый хорошо понимал – добрую весть надо испить до дна и спрятать. Никому и никогда более не выдавать.

Раз хозяин везет нэнку сюда, значит верит, что его люди сберегут ее. А и сберегут! Пусть живет, пусть врастает…

Бывает так, что какие-то решения поселяются внутри тебя раньше, чем ты осознаешь их. И когда наконец они пробиваются к тебе сквозь толщу суетных мыслей, надуманных тревог и переживаний, наступает удивительное состояние освобождения. Глубинные желания ведь идут не от глупого ума, а от мудрого сердца. А если им не давать выхода, они теснятся в твоей груди и перекрывают желание жить.