– Привет, – неуверенно проговорила девушка, пряча истерзанные руки за спину.

Тахир подошел к ней вплотную. Не отрывая взгляда, он положил свои ладони ей на плечи, будто хотел обнять. Нарочито медленно погладил пальцами, а потом одним движением вытащил ее спрятанные руки к себе.

– Что ты творишь? – спросил он сердито, рассматривая ее тонкие ладони, огрубевшие от ледяной воды и тяжелой работы.

– Пытаюсь жить, – сердито ответила девушка.

– Николь, ты же госпожа, – как можно ядовитее произнес Тахир, пряча улыбку.

– Разве я недостаточно хорошо отмыла твой дом? – возмущенно сверкнула глазами Николь, улавливая скрытый намек в его словах.

Когда только успела пропитаться отвращением к знати? Тахир едва сдерживался, чтобы не обнять чужую женщину, столь идеально смотревшуюся в его доме. Ту, что собиралась с боем отвоевывать свое право не сидеть фарфоровой куклой, а работать. Как ей объяснить, что он дьявольски боялся сюда возвращаться, ощущая себя предателем. Ради одного мальчишки он бросил целый край на произвол судьбы, на безумную ленивую мать, не покидающую свои покои годами. Тахир не смел возвращаться, ведь чем дальше он был от родового камня, тем меньше жгла печать клятвы на груди.

Когда Николь оказалась перед ним в таверне, пропитанной чужим разочарованием, Тахир знал, что пути назад уже не будет. Прежней жизни уже нет места. Взять ответственность за Николь – это, значит, также вернуться в родные земли и встретиться с последствиями своих решений.

Тахир стоял перед Николь, смотрел на искорки в ее глазах, вдыхал ее запах и понимал, что, кажется, все будет сложнее и одновременно проще, чем он себе воображал. Кто кого в итоге спасал?

– Показывай, чем ты тут живешь.

– Какой у тебя план? – спросила я у Тахира ранним утром.

Мы стояли на крыльце. В глазах Ирдаса мерцал опасный злой азарт, а губы кривила предвкушающая усмешка, словно перед боем.

– Становиться хозяином, – выдохнул он в ответ.

Я посмотрела на него, оторопев. Даже руку невольно протянула и дотронулась до его плеча – такое состояние нереальности на секунду накрыло, что мурашки по спине пробежали.

– Хорошо… – произнесла я неуверенно, боясь спугнуть момент соприкосновения с чем-то более мощным, более древним, чем я и он.

Словно весь мир остановился и на минуту обнял меня, подбадривая.

Тахир усмехнулся, кивнул мне и ушел. А я стояла на крыльце в расступающемся утре и до слез наслаждалась ощущением потока. Сонное небо осыпалось на притихшую долину легкими танцующими снежинками, даже ветер свернулся у моих ног и едва дышал, боясь потревожить волшебный момент.

– Спасибо, – прошептала я просто так.

В том, что оказалась именно здесь, мне почудился подарок судьбы. С нескрываемым наслаждением я погрузилась в темный север, где ночью было красивее, чем днем.

В тот день, когда отняли жизнь у отца Тахира, он поклялся отомстить и умыть руки в крови убийцы. А потом встретил Рималя. Что он увидел в мальчике, почему решил сохранить ему жизнь? Я не знаю. Как и не знаю, что творилось в душе Тахира, когда он, вместо того чтобы взять бразды правления на себя, вместе с Рималем покинул собственные земли. Ради одного мальчика пошел против рода, против матери. А теперь Ирдас полон решимости, злой и отчаянной, отвечать за последствия. Он практически не говорил со мной. Единственная фраза, вырвавшаяся из него вторым вечером, после того как он целый день объезжал собственные владения, была:

– Как я ни старался, управление на расстоянии – бессмысленная убогая возня.

– Почему ты не навещал свои земли?

– Рядом с родовым камнем печать жгла так, что я бы просто не выдержал…

– Жалеешь?

– Нет.

Вот так получилось, что мы совершенно случайно оба одновременно отвоевывали право быть хозяевами. Я – в старом доме, который нехотя отряхивался от грязи и пыли забвения, а Тахир – в огромных северных владениях, одичавших и подурневших за несколько лет безнадзорщины.

Наши потоки текли параллельно, каждый со своей скоростью. И лишь глубокими вечерами, вымотанные, мы замирали за ужином перед камином. Обменивались ничего не значащими новостями или обсуждали простые и все же совершенно непонятные мне бытовые вопросы. Холодный покой севера все прочнее окутывал меня, наполняя голову светлой тишиной, а система, запущенная с таким скрипом, начинала худо-бедно работать.

Мэйли мне сказала, что, коль в земли вернулся хозяин и решил обосноваться в этом доме, нужно подготовить большое гостиное крыло, закрытое давным-давно за ненадобностью. Анфиладу парадных комнат с дубовыми стенами и огромными каминами: кабинет, столовую, гостиную и другие.

Старший сын Мэйли, Кхон, снял приколоченные ставни с окон, сопровождая процесс короткими, но сильными выражениями. Старое дерево ломалось, крошилось и словно не желало открыть свету крайне грязные комнаты, простоявшие в забвении столько времени. Я с ужасом осматривала кучи птичьего помета, слои пыли и листьев, мебель, опутанную паутиной, раскисшие куски портьер, валяющиеся под окнами.

– Как же это так получилось? – только и смогла я выдавить, продираясь через липкое ощущение гадливости.

Мне показалось, что только чудо способно восстановить заброшенное крыло и вдохнуть в него жизнь.

Смогу ли я когда-нибудь передать свой восторг, ежечасный, ежесекундный от того, как под слоями копоти, пыли и чего-то неописуемо мерзкого обнаруживался старый дом, не испорченный временем. Спасибо чудесам местной магии: стены были пропитаны чем-то добротным, и резное дерево под слежавшейся грязью оказалось нетронуто временем и плесенью.

Те дни, когда приходилось все делать своими руками, постепенно прошли: дом наполнился людьми. И началось все с Юлдус.

Я как раз пыталась вычистить огромный камин, в жерло которого могла зайти не нагибаясь, когда сзади раздался детский переливчатый смех. Я обернулась и увидела чудесную девочку с толстыми щечками, такими нехарактерными для сурового края. Она вся была, как румяная пышка, и от одного ее вида мои губы растянулись в невольной улыбке.

– Я Юлдус. Мамка велела тебе помогать, – важно проговорило пухлое создание с двумя косичками.

– Хорошо, Юлдус, – медленно ответила я, прикидывая, что с ней делать, – сходи к Мэйли и попроси для себя фартук.

С той поры девочка приходила в наш дом ранним утром, а уходила уже поздно вечером. Юное создание совершенно не умело молчать. Звонкий смех, вереница вопросов, ставивших меня в тупик, бесчисленные рассказы, сдобренные детской непосредственностью, задорные крики и беготня с Бесенком. Я, признаться, не сразу заметила, что рост Юлдус и ее уровень речи не очень согласовывались – уж больно она была гармонична в своей непосредственности.

– В детстве ребенок свалился головой в сугроб, – поведала как-то вечером Мейли. – Кто знает, сколько она там пролежала, пока местные ирбисы не подняли визг.