Так случилось и со мной здесь, в темном холодном краю, на второй день, когда ко мне подошла старая, глуховатая Мэйли и спросила, что делать с серебром. Я несколько секунд растерянно рассматривала ее морщинистое лицо. Да откуда же мне знать? Схватила блокнот, в который выписывала сложные слова из книг, и попросила повторить вопрос, решив, что потом просто передам его Тахиру, когда тот приедет. Видимо, Мэйли приняла меня за новую хозяйку дома. Но ведь это не так… или так?

Семье Ирдасов, как оказалось, принадлежал большой замок, стоящий внизу в долине, небольшой особняк в столице и заброшенный дом неподалеку от горного селения Наймиха, где меня и поселили.

Я доверчиво следовала указаниям Тахира, хотя беспокойный ум пытался отравить мое существование тысячей вопросов, имя которым – гордыня. Чем я отплачу? Могу ли я снова сесть на шею мужчине? Могу ли я принимать помощь чужих людей? Но события закручивались с такой неотвратимой скоростью и удивительной нежностью, что мне оставалось просто позволить себе еще раз довериться миру, смирив свое уязвленное эго.

– Мне ведь тоже пора возвращаться, – попытался подбодрить меня Тахир. И только в этот момент я догадалась, что пока он опекал Рималя, дорога домой ему была закрыта. Каково это – платить за чужую жизнь не только болью в теле, но и обрыванием корней?

Из последнего портала я вышла прямо в зиму. Черная земля едва проглядывала сквозь тонкий слой первого снега. Ледяной ветер, будто рассерженный пес, шевелил слежавшиеся слои мокрых листьев, словно пытался их поднять и заставить танцевать, как прежде. У меня даже голова закружилась от резкой смены климата.

– Мы дома, – довольно проговорил Гюрен, мой седовласый спутник, под боком которого я продремала несколько часов, пока мы перебирались от одного портала к другому. Телега, груженная товарами, монотонно покачивалась, а я так долго была в напряжении, что сопротивляться сну не было ни сил, ни желания.

– Дом, – повторила я вслед за ним, пробуя новый воздух на вкус.

У портальной площадки нас встретила полноватая пожилая женщина – настоящая жена Гюрена, их сыновья, угрюмые бородатые мужчины, и знакомый мне Шохан.

– Спит еще твоей Бесеныш, – сразу успокоил меня последний.

Сыновья резво перетащили накупленные товары через мерцающий портал, разложили все по телегам, усадили меня на одну из них и повезли по горной дороге к Наймихе.

Никто не говорил со мной, все лишь лукаво рассматривали да одобрительно поблескивали глазами. Не нахваливали свой край, не знакомили предварительными рассказами. Они словно ждали, понравится ли он мне с первого взгляда. А еще мне показалось, что они волновались – вдруг я не пойму чего-то очень для них важного.

Селение, зажатое между мрачными хребтами с хвойными лесами, меня сразу покорило. Оно стекало домами с одного склона, теснилось опасливо у русла неширокой реки, перекидывалось через нее высокими мостами и снова взбиралось по противоположному боку горы. И даже то, как угрюмо, словно исподлобья смотрел на меня господский дом, стоящий в отдалении, совсем не смутило. Во всей колючести края мне виделась привычная броня Тахира, под которой прячется уверенное тепло.

И вот на второй день, слушая старческое ворчание по поводу серебряной утвари, которую стоит очистить, я оглянулась вокруг. Меня привезли в огромный и невозможно запущенный дом. За ним присматривала пожилая чета Танси – Мэйли и ее муж Гюрен. Но разве две пары старческих рук способны вдохнуть жизнь в брошенное жилище? Пыль, грязь, затхлый воздух царили здесь уже слишком давно.

Я, остро желающая хоть в какой-то части своей жизни быть хозяйкой, оказалась в доме, который явно истосковался по господской руке. Разве мы не можем хоть ненадолго помочь друг другу?

Спустя час я, вооружившись тряпкой, занялась очищением.

В неспешном отмывании жилища была какая-то особая магия. Руки моментально огрубели, покрылись трещинами, болели колени и поясница, но я ощущала себя неприлично живой. Бегала с ведрами, шлепала по ледяному полу босыми ногами, сверкала голыми лодыжками. Удивительно, как только не заболела. Хотя по телу гулял такой жар, что даже промозглость поздней осени мне была нипочем.

А какими удобными оказались местные юбки! Из мягкой шерсти, которая так быстро сохнет, теплые, слегка укороченные, они совершенно не стесняли движений. Я с удовольствием отказалась от навязанных столичной модой мелких шажочков и перешла на свободный шаг, от которого бурлила кровь, и поднималось настроение.

Мэйли все время была рядом. Вначале показалось, что она следит, как бы я ничего не испортила. Я не испытывала смущения, скорее, наоборот: от ее присутствия появлялась смелость, дерзкое желание пошалить. А потом поняла – Мэйли тоже в удовольствие смотреть на просыпающиеся стены старого дома.

Она обычно садилась с мелкой работой в уголок неподалеку и тихонько напевала. Бес крутился рядом, а я скоблила, мыла, стирала, начищала и слушала ее мелодии. Все песни были славные, но вот одна, про птичку, резала меня, словно по живому. Слова простые, и мотив обычный. Но стоило ей только зазвучать, как непрошеные слезы сразу теснились в горле едва сдерживаемым рыданием. Мелодия растаскивала меня, как дурно сложенную избу, лишая опор. Не любила я эту песню, имевшую надо мной непонятную власть, но и вслух ни за что бы не призналась. Ведь не было причин плакать.

Нельзя лить слезы, от них слишком больно колотится сердце. Страдания – личный выбор, и я изо всех сил старалась их не впускать, сосредоточившись на уборке. И самое удивительное, я не встречала ни малейшего сопротивления. И что бы ни задумала, о чем бы ни спрашивала, – в ответ лишь частые кивки седой головы Мэйли, наполняющие меня дрожью от понимания: я хозяйка. Пусть и самовольная, наглая, внедряющаяся без спроса в чужое пространство. Что ж, мне перед Тахиром ответ и держать. Я лишь злым азартом пропитывалась от подобных мыслей.

А между изнурительной работой были неспешные трапезы. Мэйли словно выхватывала меня из стремительной беготни, неожиданно твердой рукой усаживала за стол и заставляла замедляться. И в этом тоже было определенное волшебство.

Вся моя жизнь превратилась в музыку с интенсивными отрывками и важными паузами. Я отдыхала не только телом, но и душой.

На третий день к ужину пришел Шохан.

– А вы вполне подходите для жизни здесь, – одобрительно крякнул он при виде меня. Я весело кивнула и помогла Мэйли накрыть на стол.

На мой вопрос, когда же начнется мое обучение, Шохан лишь добродушно рассмеялся.

– На ноги крепко встанешь, хозяйка, там и начнем. По снегу оно и сподручнее будет, – вот и весь ответ.

Я с нетерпением стала ждать зимы.

И приезда Тахира.

***

Она встретила его, раскрасневшаяся, прекрасная до невозможности. Босая и растрепанная, тонкая и стремительная, она неслась по дому по своим делам, но, увидев Тахира в дверях, замерла перед ним. В ее глазах мелькнул испуг, а вслед за ним отчаянная решимость. Тахиру потребовалось несколько минут, чтобы разгадать ту вереницу чувств, которая пронеслась в ее голубых омутах. Дьявол, он хотел окружить ее заботой, а Николь опередила его и теперь нервно переступала перед ним с ноги на ногу и, закусив губу, ждала приговора своей наглости.