– Ну, Аржанов мне по секрету сказал,будто нашел тебя в казармах драгунских, вовсе беспамятную и в компании девокгулящих. Только те успели улизнуть, а тебя у солдат одну бросили… – Ивдруг замахала руками, закричала в голос: – Да нет, нет! Алена, не смотри так!Не было ничего, ничего с тобой стыдного не делали! Ты спала как убитая,драгунам других девок хватило, а потом Аржанов тебя сюда увел. Ты ему в ножкикланяться должна, поняла? Главное, чтоб до Фрица ничего не дошло! Ведьнепотребную девку, в казарме взятую с солдатами, раздевают догола и пускают…

Катюшка внезапно умолкла, и ее пухленькоеличико так вытянулось, что сделалось похоже на дыньку:

– Ой, мать моя! Да ведь ты и есть…голым-голая! Мне Аржанов и сказал: на подруге, мол, вашей, и нитки нет. Вы,мол, возьмите ей какой ни есть туалет, наготу прикрыть. Это значит – что?

– Это значит, что он принес барыню сюда вчем мать родила, своим кафтаном обернув, – послышался голос, исполненныйтакого презрения, что Алена в первую минуту даже не узнала Маланью.

Ох, так она все это время была здесь и слышалаих разговор?! И про Ульяну, сестру мужа, и про Фрица… И конечно, скажет ему –кому? О боже мой, о боже!

– Коли надобно, я помогу вамодеться, – вновь, с тем же убийственным отвращением проговорила Маланья, ини о чем не подозревающая Катюшка милостиво кивнула на пухлый узел, брошенныйна лавку:

– Вот и хорошо. Давай-ка приоденем нашустрадалицу. Погляди, какое я тебе привезла чудное платье!

* * *

Это было любимое Аленино платье: темно-синее,атласное, со сплошной юбкой и серебряной кружевной вставкой. Вставказаканчивалась шнипом, который весь был обшит узенькими блондами, и из-подрукавов тоже ниспадали блонды, только широкие. Лиф был лишь слегка тронутсеребряной вышивкой, будто изморозью, и тоненькая полосочкаморозно-серебристого кружева окаймляла декольте, придавая щедро открытой грудилилейную белизну и трогательную нежность.

Да, это было любимое и самое лучшее платьеАлены, однако она почувствовала себя одетой в грязное, отвратительное рубище,когда в сопровождении Катюшки и Маланьи вышла в соседнюю горенку – и на нееупал холодный взгляд высокого мужчины, стоящего у окна.

Сперва Алена не могла разглядеть его лица,потому что он стоял спиной к свету, – видела только, что он без парика, втемном камзоле и строгих голландских кружевах. Он читал какие-то бумаги, однакопри появлении женщин свернул их, сунул за отворот рукава и устремил на Аленуледяной взгляд.

Это, верно, и есть Аржанов. Что он сделает сней сейчас? Повлечет в узилище? Нет, он ничего о ней не знает. Катюшка сказалаему, что ее подруга живет с Фрицем фон Принцем, но ни словом не обмолвилась оее прошлом. Так что об этом можно не думать. Сейчас главное – поскорее уйти,уйти отсюда, избавиться от этого пристального взгляда. Почему он так смотрит?Oсуждает? Ну и не спасал бы ее, коли уж так строго судит!

Катюшка пихнула ее в бок, и Алена опомнилась.

– Я… сударь… благодарна, кланяюсьземно, – забормотала она неловко – до того неловко, что Катюшка дажезубами с досады скрипнула.

– Не стоит, право. Счастлив быть вамполезным, – учтиво отозвался Аржанов и отошел от окна.

Свет упал на его лицо…

Да, он не носил парика, однако волосы былисильно напудрены, и это придавало ему отрешенное, даже надменное выражение.

Алена вдруг озябла… уставилась в худое лицо ссердито сведенными бровями и резкими, крупными чертами. Губы недобро поджаты.На подбородке ямочка – подрагивает от раздражения. Прищуренные глаза – ну точнорасколотая льдина, впрохолодь.

И у нее зашлось сердце, когда сквозь этихмурые черты проступили другие – незабываемые.

Эти длинные брови, которые сходились кпереносице и топорщились кустиками, этот четкий, будто вырезанный рот снасмешливой, надменной ямочкой в самом уголке. Этот хищный нос… и глаза!Наконец-то она рассмотрела, какого они цвета: светлые, голубые. Там, в лесу,казались темными, как ночь, которая свела их, зачаровала, толкнула в объятиядруг друга, – в объятия, навеки похитившие сердце Алены! Да он ли это?!Каким образом шалый деревенский парень мог преобразиться в государева сыщика,принять образ царедворца? Не мнится ли Алене, не шутит ли с нею шуткивлюбленное сердце и все еще одурманенная голова? Тот Егор – этот Аржанов?! Данет, не может быть…

И откуда-то, из каких-то вовсе уж дальнихзакоулков памяти, выплыло вдруг словцо, оброненное деревенской знакомицей,Маришкою, о господских конях, которые нанесли бы изрядную потраву мирскимполям, когда б не остановил их молодой барин.

Вот, стало быть, как… Теперь понятно, почемуон ушел от спящей Алены: боялся, вдруг она когда-нибудь потом признает молодогобарина, станет к нему липнуть, требовать подарков, денег, а то и, храни боже,принесет в подоле к господскому порогу… И если сейчас спросить: помнишь,Егорушка, русалку, с которой ты все цветы да травы на некоей полянеизмял-истоптал, он небось и не отличит ту ночь от множества других, а ту девку– от бессчетного количества прочих своих мимолетных сударушек.

Алена прижала руку к груди. Обычное движениеженского волнения – никому и невдомек было, что сейчас она схватила своебедное, измученное сердце, стиснула, чтобы ни единым трепетанием, ни единымбиением не выдало оно горькой муки, смертной тоски, боли своей не выдало илюбви к этому ледяному, чужому, равнодушно-презрительному…

Но сердце болело все сильнее и сильнее, икогда Алене почудилось, что она не вынесет этой пытки и либо упадет замертво,либо кинется к ногам Егора со слезами и мольбами, послышался свежий голосокКатюшки.

Все это время она перебегала внимательнымвзором с лица подруги на лицо Аржанова, и хотя эти лица былиокаменело-неподвижны, нюхом своим Катюшка почуяла неладное и положиланепременно выяснить, в чем тут дело. Ежели ею овладевало любопытство, угомонуему быть не могло, покуда не будет оно удовлетворено, и все прочие соображения,даже жалость, отступали. Ну а в тонкостях дознания и выведывания Катюшка моглаза пояс заткнуть не только Аржанова, но и знаменитого француза Депрэ.[106] И вот, сделав самые невинные и как бы даже слезою подернутыеглазки, отчего по комнате распространилось легкое голубоватое сияние, Катюшкавсплеснула ручками и прощебетала:

– Спаси вас бог, сударь, Егор Петрович!Кабы не вы… Я просто ноги за весь вчерашний день посбивала, вас ищучи. Подруга– как в воду канула, это куда ж дело годится! И вас нет как нет…