Гарион нежно обнял ее за плечи.

— Эрионд угодил в переделку, — объяснил он. —Сади хочет попытаться уговорить их выпустить всех нас.

— А что, если у него не выйдет?

— Что ж, тогда мы освободимся иным путем.

Шелк оглядел полутемную камеру и презрительно фыркнул.

— Архитектура темниц начисто лишена фантазии, —саркастически заметил он, пнув ногой охапку гнилой соломы, лежащей на полу.

— Хелдар, неужели у тебя такой богатый опыт в областитемниц? — спросила Бархотка.

— Время от времени я бываю в подобных местечках. —Шелк передернул плечами. — Правда, вытерпеть более двух часов никогдане мог. — Он приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть в крошечноезарешеченное окошко, выходящее в коридор.

— Хорошо, — пробормотал он. — Охраны невидно. — И, постучав костяшками пальцев по крепкому дереву, взглянул наБелгарата. — Хочешь, я отопру дверь? Не думаю, что мы что-нибудь тутвысидим.

— Терпение, принц Хелдар, — сказал Сади. —Если мы вырвемся на волю из камеры, мне уже никак не удастся уладить этотнебольшой инцидент.

— Я должна узнать, что они сделали с Эриондом! —твердо заявила Полгара.

— Открой двери, Шелк!

— Полгара! — раздался вдруг из соседней камерызнакомый голос. — Это ты?

— Эрионд! — вздохнула Полгара соблегчением. — С тобой ничего не случилось?

— Все прекрасно, Полгара. Меня, правда, заковали вцепи, но они не причиняют мне особых неудобств.

— Зачем ты сделал это? Там, в святилище?

— Мне не понравились эти жертвенные огни.

— Мне тоже, но…

— Мне они очень не понравились, Полгара. Надо жекогда-то положить конец подобным гнусностям!

— Каким образом тебе удалось их погасить? —спросил Белгарат, прильнув к окошку. — Гарион был в святилище, когда тыэто проделал, и говорит, что ничего не услышал и не ощутил.

— Точно не знаю, Белгарат. Не думаю, чтобы я сделалчто-то особенное. Просто твердо решил, что не хочу больше, чтобы они горели,эти огни, и вроде как дал им понять, что я этого не хочу. Они взяли да ипогасли.

— И это все?

— Насколько я помню, да.

Белгарат обернулся. Он явно был озадачен.

— Когда мы отсюда выберемся, у меня будет об этомпроисшествии долгий разговор с мальчишкой. Я уже не единожды собиралсяпоговорить с ним по душам, и всякий раз, когда открывал было рот, что-то меняотвлекало. — Он поглядел на Гариона. — В следующий раз, когда будешьбеседовать со своим дружком, потребуй от него прекратить эти штучки! Они меняраздражают.

— А он это знает, дедушка. Думаю, именно поэтому ипродолжает в том же духе.

Где-то послышалось лязганье отпираемой двери и звук шагов.

— Гролимы, — тихо сказал Шелк, вновь глянув черезокошко в коридор.

— Интересно, а кто, по-твоему, это еще можетбыть? — съязвил Белгарат.

Стражники остановились возле камеры Эрионда, и в замкелязгнул ключ.

Скрипнув, открылась тяжелая дверь.

— Эй, мальчишка! — пролаял хриплый голос. —Выходи, пойдешь с нами!

— Отец! — отчаянно шепнула Полгара. Старикпредостерегающе поднял руку.

— Подожди! — прошептал он.

Кто-то уже отпирал дверь их камеры. Наконец онараспахнулась, и на пороге возник гролим в черном балахоне.

— Возвратился Агахак, — объявил он. —Выходите!

— Великолепно! — с облегчением вздохнулСади. — Что бы там ни было, я уверен, что мы за пару минут все уладим.

— Не разговаривать! — Гролим резко повернулся ипошел по коридору, а десяток других, с оружием наготове, обступив пленников,повели их прочь из темницы.

Агахак, правитель Рэк-Урги, оказался устрашающего видадлиннобородым человеком. Он сидел в очень похожем на трон кресле в большомзале, освещенном факелами. Стены были завешаны тяжелыми темно-бордовымипортьерами. Облачение иерарха представляло собой кроваво-красный балахон скапюшоном. Впалые глаза Агахака сверкали из-под нависших седых бровей. Эрионд,все еще закованный в цепи, спокойно сидел на грубом деревянном стуле прямоперед иерархом, а худощавая Хабат стояла по правую руку от своего покровителя.Капюшон, отороченный пурпурным шелком, был откинут, ужасные шрамы на ее щекахалели в свете факелов, а лицо жрицы выражало злобное торжество.

— Кто из вас Усса из Стисс-Тора? — гулким голосомвопросил иерарх. Сади сделал шаг вперед и раболепно поклонился.

— Я Усса, о святейший.

— Ты попал в незавидное положение, Усса. — Груднойголос Хабат звучал почти как ласковое мурлыканье дикого зверя, а губы еекривила отвратительная усмешка.

— Но я ничего не сделал.

— Здесь, в Хтол-Мургосе, господин ответственен запреступления своих слуг.

Глаза Агахака сверлили Сади, но худое лицо иерархаоставалось бесстрастным.

— Итак, ближе к делу, — произнес оннаконец. — Кто предъявит чужеземцам обвинение?

Хабат указала на гролима, стоящего у самой стены.

— Сегодня Сорхак исполнит миссию жреца-инквизитора,господин, — сказала жрица повелительным тоном, чтобы дать почувствоватьвсем присутствующим, что она хозяйка положения. — Его рвение и благочестиеизвестны тебе, о святейший.

— О да, — безразличным голосом ответилАгахак. — Я мог бы сразу догадаться, что обвинителем будет не кто иной,как Сорхак. — На краткое мгновение губы его сложились в сардоническуюусмешку. — Очень хорошо. Жрец-инквизитор, прошу предъявить обвинение.

Жрец в черной одежде выступил вперед и откинул капюшон,отороченный зеленым, со своих сальных волос.

— Дело очень незамысловатое, светлейший, —провозгласил он скрипучим голосом. — Здесь присутствует множествосвидетелей преступления, посему вина этого юного негодяя не вызывает никакихсомнений. Но вот мотивы его поступка предстоит выяснить.