– В командировке была, – чужим голосомотовралась Лёля.

– А, ну хорошо. Значит, ситуация такая. –Доктор нашла на стеллаже Лёлину карточку. – У вас очень хорошая кровь.Редкая. Группа IV, резус отрицательный. Не дай бог, конечно, вам в неприятностипопасть: для вас донора может не отыскаться, но зато вы могли бы очень многиежизни спасти. Вы уникальный донор сами по себе, а вдобавок ваша беременностьвызвала к жизни образование особых антител, которые обеспечивают распад иуничтожение переизбытка белых кровяных телец. Понимаете? Вот посмотрите. –Она протянула Лёле листок. – Смотрите: эти буквы «а/т» означают, что вашакровь может оказаться целебной для больных лейкемией. Скажите, вы несогласились бы стать донором?

Лёля тупо смотрела то на листок, испещренныйцифрами, то на хорошенькую докторшу, одним махом, играючи разрубившую гордиевузел, которым стянуло ее ожидание неминучей смерти. Все еще не верилось… К томуже докторша говорила так легко, не сыпала научными терминами, не запутывала вформулах. Как-то несерьезно все это звучало.

– То есть у меня нет лейкемии? – решиласьуточнить Лёля.

– С чего вы взяли? – опешила Смиринская.

– Ну, я думала… – Она кивнула намятый-перемятый комок, в который за эти дни успела превратитьсяповестка. – Здесь так написано…

– Там ни слова нет про лейкемию! –обиделась докторша. – Почему все обязательно подозревают самое плохое?!

– А как к вам мои анализы попали? – робкоспросила Лёля.

Смиринская лукаво улыбнулась:

– Девушка, вы аборт месяц назад делали? Воттак и попали. Все анализы с какой-либо особенностью проходят через нас – именнона предмет поиска потенциальных доноров.

– Доноров… это значит, от меня будут кому-токровь переливать, да? – шепнула Лёля, мгновенно вообразив, как лежит набольничном столе, а из вены у нее тянется трубочка, а на другой стол кладутраненого Дмитрия, что-то там с ним случилось, на очередном ЧС, и вот ее кровьего спасает… Хотя нет, ЧС и лейкемия – это совершенно разные вещи. К тому же уДмитрия первая группа.

– Что, представили, как от вас кровь кому-топо трубочке переливают? – проницательно усмехнулась докторша. – Данет, едва ли, прямое переливание сейчас практически не производится, только присамых экстренных случаях. Скажем, при гемолитической болезни новорожденных,когда возникает конфликт матери и плода по резус-фактору или группе крови. Илив экстремальных ситуациях, когда налицо большая кровопотеря, а в больнице нетзапасов. Это, повторяю, большая редкость: ведь кровь сворачивается черездесять-пятнадцать минут, приходится вводить антикоагулянты. Хлопотно, топорно!Обычно мы делаем конкретное вливание эритроцитов, плазмы…

– Погодите-ка, – вдруг перебила ееЛёля. – Вы что хотите сказать? Что раньше у меня была простая, нормальнаякровь, а после того, как я… ну, это… она стала особенная, лечебная?

– После того, как вы, ну, это? –усмехнулась Смиринская. – Выходит, так! Вот я вам расскажу… Что обычнопроисходит при резус-конфликте беременных? У матери резус отрицательный, уребенка – положительный. Его эритроциты вызывают в ее организме образованиеантител, которые, в свою очередь, попадая через плаценту в кровь ребенка, губятего. Выкидыш или патология при родах неминуемы.

«А у меня? – чуть не воскликнулаЛёля. – У меня выкидыш был бы неминуем? У моего ребенка получился резусотрицательный или положительный?»

Она не решилась спросить, а Смиринскаяпродолжала:

– Нечто подобное произошло с вами, толькосмысл оказался положительным. Беременность вызвала иммунизацию вашей крови.Сперма вашего мужа несла в себе антигены, которые вызвали к жизни массу новыхантител. Плод нес антигены матери и отца, так что его антитела породили новыеантитела в вашем организме… Вы что-нибудь поняли?

– Нет, – честно сказала Лёля. – Даэто и неважно. А скажите, теперь, когда я уже не беременна, из меня этиантитела никуда не делись?

– Бывает такое, и довольно часто, –кивнула Смиринская. – Все-таки месяц прошел. Наверняка мы узнаем толькопри новом анализе. Главное – ваше принципиальное согласие.

– Да, пожалуйста, – передернула плечамиЛёля. – Только ничего, что у меня болезнь Боткина в детстве была?

– То есть как? – Смиринскаянахмурилась. – У меня нет таких данных. Это точно? Совершенно точно?

Лёле стало стыдно, словно ее уличили впредательстве и обмане.

– Нет, правда была. Мама говорила, я оченьтяжело болела года в три. И у меня до сих пор хронический холецистит, иногдапеченку так прихватит… Вы можете в консультации проверить, я там предупреждала.

– Ну, если болезнь Боткина… – Смиринскаяпожала плечами, на глазах теряя к Лёле интерес. – Тогда вопрос снят,конечно.

Значит, тогда вопрос был снят. А теперь что –снова поставлен? Уж не имеет ли Асан в виду, что… да нет, не может быть! Этоглупость, не лечат лейкемию переливанием крови, для этого делают пересадкукостного мозга! А такую операцию где попало не сделаешь, тут нужно серьезноеоборудование, целый штат врачей. Вот чепуха полезла в голову: будто ее похитилииз-за тех несчастных антител или антигенов. – Лёля так и не понялатолком, – которые образовались у нее в крови и сделали ее ценной,донорской, спасительной.

Бред, и еще раз двадцать бред. Тем более, еслиЛёля больна болезнью Боткина, ее данные доктор Смиринская наверняка ужеуничтожила. А если нет? И если… если кому-то о составе Лёлиной крови сталоизвестно? Нет, в самом деле: четвертая группа, резус отрицательный, антителаэти самые – звучит заманчиво! Как ни суди, единственное, чем способна ОльгаВикторовна Нечаева привлечь к себе столь пристальное внимание, чтоб ее пришлосьпохищать и держать под замком, это не родительские деньги (отсутствуютденьги-то), не красота неземная (с этим тоже вопрос спорный), не какие-то тамособо ценные качества ума (его вовсе нет, ума, ясно же!), – а именно кровь.И если все же допустить такой фантастический поворот сюжета…

– Ты знаешь, зачем я здесь? – спросилаона Асана.

Тот прижмурился:

– А разве доктор тебе еще ничего не говорил?

– Да нет, – пожала плечами Лёля. – Яего и не видела ни разу.

Асан кивнул, вдруг мрачнея:

– Ну, может, увидишь. Я сюда потому и пришел.