Из всех возможных поступков в этот вечер онсовершил, пожалуй, самый нелепый: приехал на Провиантскую, к Лёлиному дому, иуселся на кособокой лавке, стоявшей возле четвертого подъезда.

Было около восьми – время ужина. Наверное,поэтому лавочка пустовала, а двор притих. Из окна первого этажа слышно было,как суровый мужской голос уговаривает какого-то Ваську пожалеть материнскийтруд и съесть кашу, а Васька канючит, что хочет жареной картошки или блинов.

Дмитрий вспомнил стопки блинов, которыевозвышались на столах, расставленных прямо на деревенской улице, их сливочный,масленый вкус – и его замутило. Может, оно и обрядно – закусывать первуюпоминальную рюмку блином, однако в такую жару тяжеловато. После водки заломиловиски, да так, что говорил с трудом. По счастью, Кузнецов понял, что с нимпроисходит, и, наливая по следующей, как бы не замечал, что сосед по столутолько пригубливает, но не пьет. Дмитрий так и не понял, всерьез ли воспринялучастковый из Доскина слова взвинченного парня, который свалился как снег наголову в самое неподходящее время и начал требовать немедленного расследованияубийства, поскольку браслет…

– Да что ты заладил про эту браслетку? –сказал наконец Кузнецов раздраженно. – Ну, я ее Жанночке отдал, я сам,своими руками. Нашел за передним сиденьем в Вовкиной «Ниве» и отдал. Чегосмотришь? – огрызнулся вдруг. – Ну, попала бы вещичка в следственныематериалы – черта с два вернули бы, знаю я нашу братию. Я ж чего подумал? Яподумал, браслетку Вовка дочечке купил. Он души в ней не чаял, наряжал какигрушку, всякие цацки волок, все девчонки завидовали. Ну я и решил, это тожеей…

Кузнецов стеной стал на пути Дмитрия, когдатот хотел поговорить с Жанночкой.

– Да ты что, не человек, что ли? – рыкнулчуть ли не с изумлением. – У девчонки такая рана в душе, а ты радикакой-то безделушки мотать ее вопросами намерен?

Когда Дмитрий приблизительно в тридцатый раз,севшим уже голосом, повторил свои доводы: мол, он сам подарил браслетисчезнувшей Лёле Нечаевой и, возможно, это единственный след к ней, –Кузнецов сказал:

– Ладно! Почти убедил! Сейчас выпьем заМордаху, на помин души, и пойдем поговорим с этими Нечаевыми. Если браслетдочкин, как ты говоришь, значит, они его не могли не видеть. Опознают – так ибыть, звякну в отделение.

Дмитрий беспомощно уставился на него:

– Да вы что? Я же вам рассказывал, почемуНечаевы чуть ли не с апреля живут в деревне! Лёлин отец тяжело болен, понятно,что от него скрывают исчезновение дочери. А с матерью я сегодня уже говорил,она вообще еле держится: и за Лёлю боится, и за мужа. Видите, она даже напоминки не пришла, чтобы его не оставлять. Кстати, совсем не факт, что Лёляпоказывала им мой подарок. Могла постесняться, да мало ли что… И почему вамнедостаточно моего слова?

– Да почем я знаю, – может, ты сам девкуиз ревности пристукнул, а теперь пришел виноватого искать, – сказал тутКузнецов, наливая по новой, и Дмитрий кивнул, только теперь уразумев, чтопоминки – не лучшее место для расследования. Он просто забыл обо всем отволнения, а сейчас проклинал себя за то, что не ринулся сразу в город, вмилицию, или хотя бы в райцентр, что связался с этим здоровяком, у которогобыло такое же понятие о логике, как у ветра. – Не пьешь, так ешь, –сердито велел Кузнецов, придвигая к Дмитрию полную доверху тарелку борща,который как раз сейчас начали подавать гостям. И подал пример, навернув навилку целую стопку порезанных углом блинов и захлебывая сладковатое тестокрепко наперченным, жирным, огненно-горячим варевом.

Дмитрий не встал и не ушел только потому, чтоих с Кузнецовым посадили почти вплотную к хозяевам, и он без помех мог смотретьна Жанночку, которая сидела, не притрагиваясь к еде, опершись лбом на руки.Манжета ее черной блузки по-прежнему была расстегнута и чуть завернулась, такчто янтарные кругляшки были хорошо видны. И чем дольше смотрел на браслетДмитрий, тем большей преисполнялся уверенности: тот самый! Лёлин!

– Вообще-то какая-то женщина с Вовкой в машинебыла, это установлено, – громко сарбая с ложки, чтобы не обжечься горячим,пробормотал он.

Дмитрий, не веря ушам, медленно повернулся ксоседу, но Кузнецов не взглянул на него, пока не выхлебал тарелку до дна.

– Ну чего ты меня глазами жрешь? –буркнул неприветливо. – Пошли покурим.

За калиткой уже дымили с десяток мужиков.Разговор скакал от несомненных достоинств покойного к кандидатуре покупателяего «Нивы», которую отдадут же когда-нибудь из милиции! При появлении Кузнецовасторонники отрицательного мнения благоразумно заткнулись.

Кузнецов отстранил протянутые к нему пачки инеторопливо двинулся в гору, к главной улице.

– Была, говорю, какая-то не то девка, не тобаба в его машине, – повторил он, сосредоточенно глядя под ноги. – Вбелой кофточке, а может, и футболке. У твоей-то имелась белая футболка?

– Разумеется. И не одна, – настороженноответил Дмитрий. И вдруг до него дошло, что могут означать слова участкового.Остановился, повернулся…

– Тихо, – сказал, прищурясь,Кузнецов. – Спокойно. Говорил же тебе: поешь, а то вон совсем зеленыйстал. В обморок не грянешься? С виду здоровый, как лось, а на самом деле ктотебя разберет… Знаю я, что ты подумал. Ты подумал, что там же, под обрывом, гдеМордаху нашли, еще на кого-то наткнулись? Ну так вот – не наткнулись, хотяискали очень тщательно. Километра на два ниже по течению дно обшарили – вот какискали! И это наводит на очень интересные размышления.

Дмитрий понемногу начал снова дышать.