— Поцелуй меня, — умоляюще шептал он, в то время как частьего сознания удивленно фиксировала новую, незнакомую интонацию собственногоголоса. В нем слышались нотки странной, беспомощной, непривычной нежности. —Поцелуй меня, — настойчиво повторял он, пытаясь приоткрыть язы — , ком губыДжулии, — пожалуйста.

И когда она наконец расслабилась в его объятиях, уступаяпоцелую, Зак едва не застонал от наслаждения. Разум отступил перед натискомнестерпимо сильного желания, и дальше тело действовало само по себе, повинуясьтолько примитивному, первобытному инстинкту. Руки, жадно проникнув под свитер,гладили нежную, атласную кожу спины и узкую талию, а язык и губы делали поцелуйвсе более страстным и возбуждающим. Пальцы, продолжая непрерывно ласкатьобнаженное, податливое тело, продвигались все выше и выше и наконец коснулисьгруди. Джулия застонала, еще крепче прижашись к нему, и тогда Зак почувствовал,что окончательно теряет контроль над собой. Все его тело пульсировало отсумасшедшего желания, которое требовало удовлетворения во что бы то ни стало.Теперь он уже был просто не в силах оторваться от ее губ и приник к ним сжадностью, с которой умирающий от жажды припадает к наконец обретенномуисточнику.

Неожиданно для самой себя Джулия оказалась в обволакивающемкоконе непонятной, опасной, пугающей чувственности. Это было какое-тонаваждение, полностью лишающее ее контроля над собой. Казалось, ее грудь и губыжили своей, отдельной жизнью, жадно отвечая на все более настойчивые ласкиЗака, в то время как она сама, движимая какой-то новой, незнакомой, но невероятносильной и жгучей потребностью, все крепче прижималась к его сильному, жаждущемутелу.

Почувствовав на затылке нежные прикосновения пальцев, Зак струдом прервал поцелуй и хрипло зашептал:

— Девочка моя, ты даже не представляешь, какая ты красивая.Малышка, ты…

Джулия так и не поняла, что именно нарушило то сладостноеоцепенение, в котором она до сих пор пребывала. То ли ей показалось, что всеэти нежные слова она уже слышала в каком-то фильме. То ли слух резанулсовершенно нелепый применительно к ней эпитет «красивая». Но в какой-то моментДжулия вдруг осознала, что наблюдала десятки подобных сцен между ним идействительно роскошными, сексуальными, восхитительными женщинами. А ведь наэтот раз его столь опытные руки со знанием дела ласкали ее обнаженное тело, и этобыло отнюдь не в кино.

— Прекрати! — выкрикнула она и, резко вырвавшись изсводивших ее с ума объятий, начала судорожно одергивать свитер. Совершенноошарашенный подобным поворотом, Зак на несколько секунд потерял дар речи.По-прежнему тяжело дыша, он обалдело смотрел на стоящую перед ним девушку. Нащеках Джулии все еще горел румянец, а глаза были затуманены желанием, нотеперь, казалось, она мечтала только об одном — сбежать от него как можнодальше. Абсолютно ничего не понимая, Зак мягко, будто строптивому ребенку,сказал:

— Малышка, что случилось?..

— Я же сказала — прекрати! Немедленно! И я совсем не «твоядевочка». Ты меня путаешь с кем-то другим. Я не желаю, чтобы меня называли«малышкой». Или говорили, что я красивая.

Зак был настолько сбит с толку, что не сразу заметилучащенное дыхание Джулии и ее настороженный взгляд. Неужели она боится, что онв любую секунду может наброситься на нее, сорвать одежду и изнасиловать? Оченьспокойно и осторожно Зак спросил:

— Ты боишься меня?

— Конечно, нет! — возмутилась было Джулия и осеклась, поняв,что солгала. Первый поцелуй, как она инстинктивно почувствовала, был для негосвоего рода самоочищением, и она охотно ответила ему. Но теперь, когда ейзахотелось дать много, много больше, она по-настоящему испугалась. Испугалась впервую очередь собственных желаний. Ей нестерпимо хотелось чувствовать егоруки, отдаться ему полностью.

Они молчали, и настроение Зака стало постепенно меняться. Помере того как страсть отпускала, им все сильнее овладевал гнев. Теперь егоголос больше не был ни добрым, ни нежным.

— Если ты меня не боишься, то тогда в чем же дело? — резкоспросил он. — Или, может быть, ты ничего не имеешь против того, чтобы уделитьбеглому преступнику немного женской ласки и тепла, но подпускать его ближесчитаешь недопустимым и недостойным себя?

Джулии хотелось топать ногами от злости на собственноебессилие и глупость. Как она могла допустить, чтобы дело зашло так далеко? Новместо этого она постаралась взять себя в руки и сказала:

— Я не испытываю к тебе отвращения, если ты это имеешь ввиду.

— Тогда в чем же дело? — голос Зака звучал совершенноневыразительно, но в нем появились какие-то новые, незнакомые нотки. — Или,может быть, я не достоин об этом спрашивать?

Нервным движением откинув волосы со лба, Джулия беспомощнооглядывалась по сторонам. Сейчас, когда все вокруг, казалось, стало с ног наголову и полностью вышло из-под контроля, ей просто необходимо было занятьсякаким-нибудь пустяковым делом. К своей радости, она обнаружила, что картинарядом с ней висит немного косо, и повернулась, чтобы поправить ее.

— Дело в том, — начала она, — что я не животное…

— Значит, ты полагаешь, что я — животное? Так? Загнанная вугол прямым вопросом Зака, Джулия продолжала оглядываться в поискахкакого-нибудь беспорядка, который можно было бы исправить. Обнаружив упавшую напол диванную подушку, она направилась к ней, чтобы водворить на место.

— Я полагаю, что ты человек, который в течение пяти долгихлет вообще не видел женщин.

— Тогда ты полагаешь совершенно правильно. И что же из этогоследует?

Установив подушку строго вертикально, Джулия почувствоваласебя несколько более уверенно.

— Из этого следует, — объяснила она, наконец овладев собойнастолько, что смогла относительно непринужденно улыбнуться, — что я вполнемогу понять, что после такого долгого воздержания…

Заметив зловещий огонек, вспыхнувший в янтарных глазах,Джулия осеклась и поспешно начала поправлять остальные подушки, бестолковоперекладывая их с места на место, пытаясь разложить более симметрично. Мыслипутались под недобрым, пристальным взглядом Зака, но она заставила себяпродолжать:

— ..После долгого пребывания в тюрьме любая женщина должнаказаться тебе чем-то… Ну, чем-то вроде пиршества для голодающего. Любаяженщина. — Сделав особое ударение на последних словах, Джулия нерешительнодобавила:

— Я не хочу, конечно, сказать, что мне было неприятно, когдаты целовал меня. Тем более если это принесло тебе какое-то облегчение.

При мысли о том, что она считает его каким-то изголодавшимсясамцом, которому не грех бросить небольшую подачку в виде снисходительногопоцелуя, Зак чуть не задохнулся от ярости и унижения.