Беспокойство и тревога Зака сменились самой настоящейпаникой, когда местный обозреватель колорадского телевидения добавил:

— Мы только что получили очередное сообщение, касающеесяпобега Бенедикта — Сандини. Час назад начальник тюрьмы города Амарилло сделалзаявление журналистам, в котором сообщил, что во время допроса по поводусообщничества в побеге Бенедикта Доминик Сандини предпринял повторную попытку кбегству. На этот раз тюремным охранникам удалось предотвратить побег изадержать преступника, но при этом трое из них получили ранения. Сам Сандини внастоящее время находится в тюремной больнице в критическом состоянии. Никакихдополнительных сведений о характере и тяжести полученных им ранений пока непоступало.

Зак почувствовал, как что-то внутри оборвалось, а к горлуподступила горькая тошнота. Закрыв глаза, он пытался взять себя в руки, ностоило ему вспомнить улыбчивое, жизнерадостное лицо Доминика, как все егоусилия шли прахом.

Диктор еще продолжал что-то говорить, но его словадоносились до Зака, как сквозь вату. Он их почти не фиксировал.

— Подтвердились также слухи о бунте заключенных в городскойтюрьме Амарилло. Губернатор штата Техас Энн Ричарде готова, в случаенеобходимости, послать на его подавление специальные подразделения Национальнойгвардии. Очевидно, заключенные решили максимально использовать шумиху, поднятуювокруг побега Захария Бенедикта и Доминика Сандини. Они возмущаютсянеоправданно жестоким обращением со стороны тюремного начальства и некоторыхнадзирателей, переполненными камерами и плохим питанием.

Программа давно кончилась, а Зак все сидел, неподвижноуставившись в погасший экран. Глухое отчаяние и угрызения совести, казалось,придавливали его к земле и не давали подняться. Твердая решимость сбежать изтюрьмы и уцелеть во что бы то ни стало, которая помогала ему выжить в течениепоследних пяти лет, начала постепенно ослабевать. Зачем жиг., на светечеловеку, который повсюду несет с собой смерть? Сначала погибли его родители,потом брат, потом дедушка и, наконец, его жена. Не слишком ли много смертейвокруг него одного? И если Сандини умрет, то виноват в атом будет только он.Поздней ночью, сидя в полумраке гостиной, Зак действительно готов был поверитьв то, что над ним тяготеет какое-то зловещее проклятие, которое обрекает насмерть тех, кто близок и дорог. Правда, несмотря на безысходное отчаяние, Закпонимал, что такие мысли опасны, почти безумны. Но в сложившейся ситуациисохранять остатки здравомыслия становилось все труднее и труднее.

Забрав из сушилки свои вещи, Джулия босиком прокралась черезбезмолвную гостиную обратно в спальню, где она провела почти бессонную ночь.Было уже одиннадцать часов утра, но, судя по звуку льющейся воды, доносившемусяиз-за стены, Зак тоже встал поздно и теперь принимал душ.

Морщась от тупой, пульсирующей головной боли, Джулияприступила к ежеутреннему ритуалу высушивания и расчесывания волос, но делалаэто вяло и чисто автоматически. Ею двигала не воля, а скорее многолетняя прочноукоренившаяся привычка. Закончив приводить в порядок волосы, Джулия натянула насебя джинсы и свитер, который был на ней три дня назад, когда она отправилась вАмарилло. Казалось, что с того утра прошла целая вечность, потому что это былоутро последнего в ее жизни нормального дня. С тех пор окружающий мир как будтоперевернулся. Все стало с ног на голову. И в первую очередь это касалось того,что происходило в ее душе. Да, ее захватил заложницей сбежавший из тюрьмыубийца. Событие, конечно, неприятное, но ведь самое страшное заключалось не вэтом. Любая другая порядочная законопослушная двадцатишестилетняя женщинавозненавидела бы преступника. Любая другая уважающая себя женщина сделала бывсе, чтобы убежать, сорвать планы Захария Бенедикта и сдать его в руки полиции.Преступник должен сидеть в тюрьме! Но для этого нужно было быть честной, порядочнойи богобоязненной.

Судя по всему, с отвращением подумала Джулия, она к таковымне относилась. Вместо того чтобы последовать голосу разума, она позволилаБенедикту ласкать и целовать себя. Более того, она еще и получала от этогонемалое удовольствие. И если вечером Джулия еще могла заниматься самообманом иубеждать себя, что она просто утешает несчастного человека, проявляя тем самымхристианское милосердие, которому ее всегда учили, то сегодня, в беспощадномсвете дня, все выглядело совершенно по-иному. Если бы Захарий Бенедикт былстарым и уродливым, она вряд ли бросилась бы ему на шею и пыталась утешить егопоцелуями. Равно как вряд ли бы стала так горячо убеждать себя в егоневиновности.

Так почему бы не посмотреть правде в глаза и не признаться самойсебе, что она поверила его нелепым заверениям только потому, что очень хотела вних поверить. Что ее так называемые «утешения» были не чем иным, как потаканиемсобственным постыдным желаниям. Вместо того чтобы вчера утром на площадке дляотдыха довести начатое до конца и сдать Бенедикта полиции, она валялась в снегуи охотно отвечала на его поцелуи, умышленно игнорируя крайне высокуювероятность того, что в возможной борьбе водитель грузовика по имени Пит скореевсего вообще не пострадает.

В Китоне она отвергала настойчивые ухаживания хороших,порядочных парней и лицемерно гордилась высокими моральными устоями, которыеякобы переняла у своих приемных родителей. Но теперь горькая правда предсталаперед ней во всей своей неприглядности — ее просто абсолютно не привлекалихорошие и порядочные парни. И происходило это по одной простой причине —каждого человека тянет к себе подобным, и ее тянуло к социальным изгоям типаЗахария Бенедикта. Приличная и респектабельная жизнь не могла удовлетворитьчеловека, для которого родной стихией, судя по всему, были насилие, опасность изапретные страсти.

Суровая правда заключалась в том, что сколько бы ДжулияМэтисон ни пыталась изображать из себя добропорядочную, законопослушнуюгражданку, в глубине души она все равно оставалась Джулией Смит — подкидышем,уличной девчонкой, промышляющей воровством в трущобах Чикаго. Тогда для нее несуществовало никаких моральных норм; судя по всему, они не существуют для нее исейчас. Миссис Боровская, сотрудница Ла-Салльского детского дома, была права.Вспомнив кислый голос и искривленные в вечной презрительной гримасе губывоспитательницы, Джулия так яростно дернула щетку, что чуть не вырвала себеклок волос. В памяти всплывали обидные и жестокие слова, которые она так и несмогла забыть: «Горбатого могила исправит, Джулия Смит. Недаром говорят,сколько волка ни корми, он все в лес смотрит. Ты можешь обмануть этихвсезнаек-психологов, но меня тебе обмануть не удастся. Кривое дерево неразогнется… И из тебя никогда не выйдет ничего путного, попомни мои слова…Черного кобеля не отмоешь добела. Он все равно останется черным, а масть кмасти подбирается. Поэтому ты и шляешься по улицам в компании таких же, как тысама. И ни один из вас никогда не станет нормальным, порядочным человеком. НИКОГДА!»