— Еще не скоро, — ответил Эдди. — Пока не стемнеет. Значит,вы полагаете, что все все — просто сон, коматозный сон, как те, которые снилисьвам после того случая с кирпичом. Только на этот раз вас огрели дубинкой.

— Да.

— Это, как вы говорили, одно из двух. А что второе?

Лицо и голос Одетты были спокойны, но в голове у неепереплетались в безобразный клубок картины и образы, связанные с Оксфордом.Оксфорд. Как там в песне поется? Двоих пришили при полной луне, надо бы поскорейразобраться. Не совсем так, но близко к тому. Очень близко.

— Может быть, я сошла с ума, — вымолвила она.

7

Первое, что пришло Эдди в голову: Вы точно, Одетта, не всвоем уме, если думаете, что сошли с ума.

После недолгих раздумий он все же решил, что продолжатьразговор в таком духе не стоит.

Какое-то время он молча сидел на песке возле ее коляски,подтянув колени к груди и сцепив пальцы.

— А вы, Эдди, действительно были наркоманом? И героинпотребляли?

— Я и сейчас еще наркоман. Это, знаете, как алкоголизм иликогда ты пристрастился к «фри бэйз». От этого просто так не избавишься. Мнеговорили об этом, и я соглашался: «Да, да, правильно, верно», — но понял ятолько сейчас. Мне все еще нужен наркотик, и, наверное, что-то во мне всегдабудет нуждаться в нем, но физически я это преодолел.

— А что такое «фри бэйз»? — спросила она.

— В ваше время такого еще не придумали. Это тот же кокаин,только особая его формула. Это примерно то же, как заменить взрывчатку атомнойбомбой.

— А вы пробовали?

— Боже упаси. Я же вам говорил, я — героинщик.

— Вы совсем не похожи на наркомана.

Да уж, выглядел Эдди весьма элегантно… если отрешиться отзапашка, исходившего от тела его и одежды (возможность мыться у него была, и онмылся, и одежду стирал, однако без мыла как следует не помоешься и непостираешь). Когда Роланд вошел в его жизнь, Эдди ходил коротко стриженный (стакой благообразной прической, котик, ты привлечешь меньше внимания на таможне…и чем это все обернулось? Обхохочешься! ), и хотя волосы чуть отросли, прическапо-прежнему вид имела приличный. Он брился каждое утро. Вместо бритвы онприспособил остро отточенный нож Роланда. Поначалу ручонки тряслись, но потомон наловчился. До того, как Генри загремел во Вьетнам, Эдди еще был зелен и юни ему не было необходимости бриться, да и Генри тогда не подавал емуположительного примера, и хотя бороду он никогда не отпускал, иной раз лицо егозаростало четырехдневной щетиной, и маме приходилось напоминать ему «скоситьлужайку». Но когда Генри вернулся, он превратился в какого-то «бритвенного»маньяка (и не только в отношении бритья: он, например, после душа сталобрабатывать ноги специальной присыпкой, чистить зубы по три-четыре раза на днюи полоскать рот зубным эликсиром, аккуратно развешивать вещи в шкафу наплечиках) и сумел привить Эдди этот свой гигиенический фанатизм. «Лужайкукосили» два раза в день: утром и вечером. Привычка эта глубоко укоренилась вЭдди, как и все остальное, чему учил его брат. Включая, само собой разумеется,и наркотики.

— Выгляжу слишком прилично? — спросил он, усмехнувшись.

— Нет, слишком белым, — резко отозвалась она и умолкла,хмуро глядя на море. Эдди тоже притих. Он не знал, как теперь вернуться кразговору.

— Простите, — сказала она наконец. — Это так некрасиво игрубо с моей стороны и так на меня не похоже.

— Да ничего, все нормально.

— Нет, не нормально. Это все равно, как белый взял бы исказал: «Господи, в жизни бы не догадался, что вы черномазый».

— А вам нравится думать, что вы не такие предубежденные? —спросил Эдди.

— То, что мы думаем о себе, и то, что мы в действительностииз себя представляем… я бы сказала, что очень редко одно с другим совпадает, нода — я считаю себя человеком не предубежденным. Так что примите мои извинения,пожалуйста, Эдди.

— Хорошо, но при одном условии.

— При каком? — она опять улыбнулась. Так хорошо. Он былдоволен, что ему удалось вызвать ее улыбку.

— Попробуйте в это поверить. Вот такое условие.

— Поверить — во что? — она как будто забавлялась. Скажитаким тоном кто-то другой, Эдди бы психанул или подумал, что над нимиздеваются, но она — это другое дело. В ее устах это звучало нормально. Онамогла сделать все что угодно, и для него это было бы нормально.

— Что есть еще один вариант. Что все это действительнопроисходит. На самом деле. Я имею в виду… — Эдди откашлялся, прочищая горло. —Я не слишком силен во всей этой философской бодяге, ну, знаете, в этойметаморфозе или черт ее знает, как ее там называют…

— Вы хотите сказать: в метафизике?

— Может быть. Я не знаю. Да, наверное, но я твердо знаюодно: нельзя упорно не верить тому, что вам подсказывают ваши чувства. Нуладно, допустим, вы правы и все это — сон, но если так…

— Я не сказала, что сон…

— Вы, может быть, выразились и не так, но смысл-то один,правда? Ложная реальность?

Если до этого в ее голосе и проскальзывала какая-то ноткаснисходительности, то теперь ее как ни бывало:

— Может быть, Эдди, философия и метафизика не ваш конек, нов школе, наверное, вы были членом дискуссионного клуба.

— Никогда. Это занятие для гомиков, страшненьких девочек изануд. Вроде клуба шахматистов. А что еще за «конек»?

— Ну, просто то, что вам нравится. А что за «гомики»?

Он лишь посмотрел на нее и пожал плечами:

— Голубые. Гомосексуалисты. Какая разница? Мы можем хотьцелый день толковать слова. Но ни к чему это не приведет. Я пытаюсь сказать,что если все это — сон, то, может быть, это не я — вам, а вы мне снитесь. Можетбыть, это вы — плод моего разыгравшегося воображения.

Ее улыбка погасла.

— Но вы… вас никто не тюкал по голове.

— Вас тоже никто не тюкал.

Теперь от улыбки ее не осталось и следа.

— Точнее, я просто не помню, кто, — поправила она довольнорезко.

— Я тоже не помню, — взорвался он. — Вы говорите, что там вОксфорде ребята крутые. Ну и парни с таможни тоже обычно не веселятся, когда немогут найти товар, на который они уже навострились. Может быть, кто-то из нихшибанул меня по башке прикладом. Может быть, я лежу сейчас где-нибудь в Бельвю,в больничной палате, и мне снитесь вы и Роланд, а они пишут объяснительнуюначальству, что так вот нехорошо получилось: в ходе допроса я оказал злостноесопротивление и им пришлось меня успокаивать в срочном порядке.