В самую точку попал, — подумал Эдди. Однако это ей не мешаетсчитать, что ты — сплошная галлюцинация. Но вслух он этого не сказал, толькокивнул.

— И я, кажется, знаю причину, — продолжал стрелок. — Дело втом, что она не та женщина, которую я сюда затащил. Совсем не та.

Эдди вытаращил глаза, а потом вдруг кивнул в возбуждении.Это размытое отражение в зеркале… искаженное злобой лицо… старина Роланд прав.Боже правый, он прав! То была не Одетта.

Но тут он вспомнил руки, которые небрежно перебирали шарфы икосынки, а потом так же небрежно принялись запихивать в сумочку дешевуюбижутерию — впечатление складывалось такое, что ей хотелось, чтобы ее поймализа кражей.

И кольца на пальцах были.

Те же самые кольца.

Но это еще не значит, что те же самые руки, — вдруг осенилоего, но уже через пару секунд его возбуждение спало. Он хорошо разглядел ееруки. Те же самые руки: тонкие, нежные, с длинными пальцами.

— Нет, — подытожил стрелок. — Это не она.

Глаза его пристально изучали Эдди.

— Ее руки…

— Послушай, — не дал ему договорить Роланд. — И слушай оченьвнимательно. Сейчас от этого может зависеть жизнь и твоя, и моя: моя — потомучто я снова заболеваю, твоя — потому что ты в нее влюбился.

Эдди предпочел промолчать.

— В ее теле — две женщины. Когда я вошел в нее, это былаодна женщина, а когда я вернулся, она стала совсем другой.

Теперь Эдди не смог вымолвить ни слова.

— И было еще кое-что, одно странное обстоятельство, но ялибо не понял, либо понял, но оно вылетело из головы. Мне оно показалосьважным.

Роланд поглядел мимо Эдди на одинокую коляску, что стояла вконце небольшой колеи, выходящей из ниоткуда, потом — снова на Эдди.

— Я мало что понимаю в этом, как такое вообще может быть, нотебе нужно держаться настороже. Ты понимаешь, о чем я?

— Да, — еле выдавил Эдди. В легких как будто не быловоздуха. Он понял — пусть даже на уровне завсегдатая киношек, — о чем говорилстрелок, но пока у него не хватало сил объяснить. Ощущение было такое, какбудто Роланд одним ударом вышиб из него дух.

— Хорошо. Потому что та женщина, в которую я вошел по тусторону двери, так же смертельно опасна, как эти ночные омарообразные чудища.

1

Тебе надо держаться настороже, сказал стрелок, и Эдди с нимсогласился, но Роланд был уверен, что Эдди не понял, о чем он говорит:потаенная часть его разума, где таится — или же не таится, — инстинктсамосохранения, осталась глуха к словам стрелка.

Роланд это понял.

Эдди очень повезло, что Роланд понял.

2

Посреди ночи Детта Уокер открыла глаза. В них отражалисьсвет звезд и ясный ум.

Она вспомнила все: как она отбивалась, как ее привязали кколяске, как издевались над ней, называли ее черномазой сукой.

Она вспомнила чудищ, выходящих из волн; вспомнила, как одиниз этих двух мужиков — тот, что постарше — убил одного «омарчика». Тот, чтопомладше, развел костер, приготовил еду, а потом, улыбаясь, протянул ей напалочке кусок дымящегося мяса. Вспомнила, как она плюнула ему в рожу. Егоулыбочку, которая мигом оборотилась злобным оскалом белого. Он наотмашь ударилее по лицу и сказал: Ладно-ладно, ты еще пожалеешь, черномазая сука. Потом самапросить будешь, но ни фига не получишь. А потом он и Воистину Гнусный Мужикрассмеялись, и Воистину Гнусный Мужик достал здоровенный кусок говядины, насадилего на вертел и принялся обжаривать его над костром — на морском берегу, внезнакомом месте, куда они ее притащили.

Запах медленно прожаривающегося мяса был действительнособлазнительным, но она и виду не подала. Даже когда этот, что помоложе,помахал ломтем мяса у нее перед лицом, издеваясь: Укуси, черномазая сука,попробуй-ка откуси, — она сидела, как каменная статуя, сдерживая себя.

Позже она уснула, и вот сейчас, проснувшись, она обнаружила,что веревки, которыми ее привязали к коляске, куда-то делись. Да она и несидела в кресле: она лежала на берегу, на одном одеяле, укрытая другим, гораздовыше верхней линии прилива, где бродили омарообразные чудища, задавая своипечальные вопросы и хватая неосторожных чаек.

Она посмотрела налево и не увидела ничего.

Посмотрела направо и увидела двух спящих мужчин, укутанных водеяла. Тот, что моложе, был ближе, а Воистину Гнусный Мужик снял свои ружейныеремни и положил их рядом с собой.

На ремнях — кобуры, в кобурах — револьверы.

Ты, урод, совершил очень большую ошибку, — сказала себеДетта и перекатилась на правый бок. Вой ветра, плеск волн, вопрошающее щелканьечудищ заглушали поскрипывание песка под ее телом. Она медленно ползла вперед(ползла, как эти омарообразные гады), и глаза у нее горели.

Она дотянулась до ремней и вытащила один револьвер.

Он оказался очень тяжелым, гладкая его рукоять у нее в рукеказалась каким-то от нее независимым смертоносным существом. Но вес револьвераее не пугал. У нее сильные руки. У Детты Уокер.

Она проползла чуть подальше.

Младший из мужчин нахрапывал, как бревно, но ВоистинуГнусный Мужик зашевелился во сне, и она замерла на месте, лицо ее искривилось вгримасе, которая исчезла только тогда, когда тот успокоился снова.

Сукин сын, падла. Давай, Детта. Давай.

Она нащупала защелку патронника, попыталась протолкнуть еевперед, но не смогла. Попробовала потянуть на себя. Патронник открылся.

Заряжен! Заряжен, твою-Богу-душу-мать! Сначала я сделаюэтого юнца-хренососа, а потом и Воистину Гадкий Мужик проснется, я ему улыбнусьсладко-сладко — улыбнись, золотце, а то я тебя не вижу — и всажу пулю ему прямов морду.

Она захлопнула патронник, взвела было курок… но решилачуть-чуть еще выждать.

Когда налетел очередной порыв ветра, она довела взвод доконца.

Детта целилась Эдди в висок.

3

Стрелок наблюдал за всем этим, полуоткрыв один глаз. У негоопять начинался жар, но не такой еще сильный, чтобы он с чистым сердцемпосчитал происходящее за лихорадочный бред. Так что он выжидал, егополуоткрытый глаз был как палец на спусковом крючке его тела, которое было егоревольвером всегда, когда под рукой не было револьвера.