– Да ты совсем спятил, – сказал Шапиро.

Слова Рэнда страшно напугали его, казалось, мозгиостекленели от ужаса.

Рэнд не ответил. Глаза его продолжали всматриваться в дюны,которые превращались из золота в черное, из черного – в золото... Шапирозашагал к кораблю.

Рэнд пробыл на дюне всю ночь и весь следующий день.

Шапиро выглянул и увидел его. Рэнд снял свой защитный костюми бросил под ноги. Песок уже почти целиком засыпал его. Из него одиноко имолитвенно вздымался к небу один лишь рукав, все остальное было погребено подпеском. Песок походил на пару губ, с невиданной жадностью всасывающих вбеззубую пасть добычу. Шапиро охватило безудержное и безумное желание кинутьсяна помощь и спасти костюм Рэнда. Но он не стал этого делать. Он сидел у себя вкаюте и ждал прибытия спасателей. Запах фреона почти исчез. Его сменил другой,куда менее приятный – запах разложения останков Граймса.

Ни на второй день, ни ночью, ни на третий корабль спасателейне прилетел.

Каким-то непонятным образом в каюте Шапиро появился песок –и это несмотря на то, что все люки были задраены и система запоров держаланадежно. Он отсасывал его портативным пылесосом – тем самым, которым в первыйдень собирал разлитую по полу воду.

Все время страшно хотелось пить. Его фляга уже почти совсемопустела.

Ему тоже начало казаться, что он чувствует в воздухе привкуссоли. А во сне... во сне он отчетливо слышал, как кричали чайки. И еще онслышал песок.

Ровный и неукротимый ветер придвигал первую дюну все ближе ккораблю. В его каюте все еще было в относительном порядке – благодаря пылесосу,– но во всех остальных помещениях и отсеках корабля уже властвовал песок.Мини-дюны проникали через отверстия и сорванные люки и полностью завладели«Эй-Эс-Эн/29». Они просачивались сквозь крошечные щелочки, мембраны ивентиляторы, во взорванные камеры и отсеки.

Лицо у Шапиро осунулось, на щеках пробивалась колючаящетина.

К вечеру третьего дня он поднялся на дюну проведать Рэнда.Хотел было прихватить с собой шприц, затем отказался от этой мысли. Теперь онточно знал: это не шок. Рэнд сошел с ума. И самое лучшее для него -этопобыстрее умереть. Похоже, это скоро должно случиться.

Если Шапиро просто осунулся, то Рэнд выглядел истощеннымсверх всякой меры. Сплошные кожа да кости. Ноги, прежде крепкие и плотные, спрекрасно развитыми стальными мускулами, стали тощими и дряблыми. Кожа свисалас них гармошкой, точно спущенный носок. Из одежды на нем остались лишь трусы изярко-красного нейлона, выглядевшие совершенно нелепо на иссохшем под солнцемморщинистом теле. На впалых щеках и подбородке отрастала светлая щетина. Щетинацвета пляжного песка. Волосы. прежде тускло-каштановые, выгорели под солнцем истали почти белыми. Они беспорядочными прядями свисали на лоб. На этомиссушенном ветром мертвом лице жили, казалось, одни лишь глаза –пронзительно-голубые, они с пугающей сосредоточенностью глядели из-под неровнойбахромы волос. Глядели на пляж.

(дюны, черт бы их побрал, ДЮНЫ)

Глядели неотступно, немигающе. И только тут Шапиро заметилсамое скверное. Самое страшное, что только могло случиться. Он увидел, что лицоРэнда превращается в дюну. Светлые борода и волосы – они затянули уже почти вселицо...

– Ты, – сказал Шапиро, – скоро умрешь. Если не укроешься вкорабле и не напьешься, то скоро умрешь, понял?

Рэнд не ответил.

– Что ты торчишь тут? Чего тебе надо? В ответ – ни звука.Лишь слабый шелест ветра и тишина. Шапиро заметил, что складки кожи на шееРэнда забиты песком.

– Я одного хочу, – произнес вдруг Рэнд еле слышным, точношелест ветра, шепотом. – Мне нужна моя запись концерта «Парней с пляжа». Она уменя в каюте...

– Чтоб тебя!.. – взорвался Шапиро. – У меня совсем другиезаботы на уме! Я жду и надеюсь, что прежде, чем ты окочуришься, за намиприлетит корабль. Хочу увидеть, как ты будешь орать и отбиваться, когда ониповолокут тебя с этого твоего драгоценного гребаного пляжа! Хочу увидеть, чтобудет дальше!

– А пляж, я смотрю, и тебя достал, – заметил Рэнд. Голосказался каким-то пустым и отдавал слабым звоном – так в октябре звенит ветер врасколотой,. оставшейся на поле после сбора урожая тыкве. – Ты послушай, Билл.Послушай волну...

Рэнд слегка склонил голову набок и прислушался. Вполуоткрытом рту виднелся язык. Он походил на сморщенную, высохшую губку.

Шапиро тоже прислушался. И действительно что-то услышал.

Он услышал дюны. Они пели. Пели полуденную песню воскресногопляжа – колыбельную, призывавшую вздремнуть. Заснуть и не видеть снов, спатьдолго-долго... Ни о чем не думать. И еще – крик чаек. Еле слышный шорохпесчинок. Движение дюн. Да, он их услышал, дюны. Услышал и почувствовал – онитак и тянут к себе.

– Ну вот, ты тоже слышишь... – сказал Рэнд.

Шапиро засунул в ноздрю сразу два пальца и начал ковырять –до тех пор, пока из носа не потекла кровь. Затем закрыл глаза. Сознаниепостепенно возвращалось. Сердце колотилось как бешеное.

Я почти как Рэнд... Господи... они почти достали меня!

Он открыл глаза и увидел, что Рэнд превратился в коническуюраковину. Такую одинокую на длинном пустом пляже, впитывающую в себя все звуки– шепот погребенного под песками моря, шелест дюн, дюн и дюн... О нет, не надо,простонал про себя Шапиро.

Надо, надо... Слушай волну... шепнули в ответ дюны.

И вопреки собственной воле Шапиро снова прислушался.

Затем всякая воля просто перестала существовать.

Он подумал: будет лучше слышно, если я присяду.

И сел рядом с Рэндом, скрестив ноги, точно индийский йог, ивслушался.

И услышал, как поют «Парни с пляжа». Они пели о том, что имвесело, весело, весело! Пели о том, что девчонки на пляже всегда под рукой. Иеще он услышал...

...гулкое посвистывание ветра – не в ухе, а где-то вовпадине между правым и левым полушариями мозга, – услышал, как он поет втемноте, соединяющей, точно узенький хрупкий мостик, то, что осталось от егосознания, с вечностью. Он уже не чувствовал больше ни голода, ни жажды, ни жары,ни страха. Он слышал лишь этот голос, поющий в бесконечной пустоте. И тутпоявился корабль.

Он устремился вниз, дугой прочертив небо слева направо иоставив за собой длинный клубящийся оранжевый след. Гром сотряс все вокруг,несколько дюн обрушились, словно пробитые пулей мозги. От этого грохота у БиллиШапиро едва не лопнула голова, его затрясло и резко швырнуло на песок. Но онпочти тотчас же вскочил на ноги. – Корабль! – заорал он. – Провалиться мне наэтом месте... Господи ты Боже!.. Корабль! КОРАБЛЬ!