«Это гость лишь запоздалый, гость – и больше ничего!» –спряталась она, как всегда, за стихотворные строки. На сей раз в качествезащитного щита выступил «Ворон» Эдгара Алана По. Однако щит немедля треснул,как только Алёна вспомнила, что английское слово ghost, так созвучное с русским«гость», означает – призрак.

Она зажмурилась. Отчего-то вдруг начало глаза жечь – нунестерпимо! Словно дымом… Или слезами?

Показалось, что надо что-нибудь сказать. Молчать было уженестерпимо.

– Она не получила письмо, – пробормотала Алёна.

– С кем вы говорите? – выдохнул Манфред, но Доминикпрошипел:

– Молч-чи! – И тот покорно умолк.

– Вы… – Алёна запнулась, но все же продолжила: – Вы ненаписали адрес на конверте. Она не знала, что вас не нужно бояться. Онабоялась, боялась до смерти…

Воздух словно колыхнулся перед ней…

– Она умерла, – послышался сзади сдавленный голос Доминика.– Она умерла сегодня ночью.

– Кто? – Алёна испуганно повернулась к нему.

– Мадам Дюбоннез умерла, да, – проговорил Манфред. Как-тоочень громко сказал, слишком громко.

Внезапно стало легче дышать. Словно тучи разошлись. И Алёнапоняла, что их трое на дороге. Ну, не считая Жюля, конечно. Их – только трое.

Повернулась к мужчинам. Все трое обменялись взглядами. Укаждого вертелся на языке вопрос, но никто не осмеливался его задать. Впрочем,не одна Алёна чувствовала, что их здесь уже только трое. Не одной ей сталолегче дышать. Но все трое стояли с непроницаемыми лицами.

Помолчали.

– Как вы здесь оказались? – наконец выговорила Алёна, глядяна Манфреда.

– Мне Доминик на портабль позвонил. Сказал, что у вас былавстреча с каким-то странным человеком в Нуаейре, сразу видно, что приезжим, каки вы, потому что у него машина из проката. – Он махнул рукой на серый «БМВ», иАлёна только сейчас заметила на дверце небольшой лейбл с двумя буквами LV, чтоозначает «Louage des Voitures», «Прокат автомобилей». – Доминик сказал, чточеловек очень похож на иностранца. Может, он даже из той же газеты, котораяприслала сюда вас.

Алёна хлопнула глазами.

– А какая газета меня сюда прислала? – спросила осторожно.

– Ну, какая-нибудь международная, – туманно ответствовалМанфред. – Писать о проблемах французских фермеров, французских крестьян.

Ага, ага… французских крестьян…

– А что, у них есть проблемы? – спросила Алёна еще болееосторожно.

Манфред пожал плечами.

– У меня лично никаких проблем не было вот до этой минуты, –он дернул подбородком, указывая на дорогу.

– А откуда вы взяли, что я журналистка, Манфред? –повернулась к нему Алёна, и лицо у того вдруг стало такое несчастное, такоетупое, такое покорное, что Алёна словно бы увидела его всего: сильного,взрослого мужчину, полностью подпавшего под влияние еще более сильной, хитрой,коварной – и очень несчастной женщины, своей тетки.

– А, теперь понятно, – кивнула она. – Вы видели, как я пишучто-то, остановившись на дороге.

– Я не видел, – быстро сказал толстый Доминик тонкиммальчишеским голосом и даже руку выставил оборонительным движением.

– Он не видел, – заступился Манфред за друга детства(разумеется, они были друзьями детства, как же иначе?). – Ему я сказал вчера.Помните? Сказал, что хоть вам и не нравился запах удобрений, все же он не мешалвам останавливаться на дороге и то и дело писать что-то.

– Да, вы это сказали, – кивнула Алё-на. – А Доминик добавил:«Что можно писать на дороге под дождем?» Но если вы сами не видели, откуда жезнали, что тогда шел дождь?

Доминик моргнул с задумчивым выражением школяра, которыйпытается придумать уважительную причину, по которой он разбил окно в классе.

– Ну… я же знал, когда Манфред запахивал удобрения, знал,что в тот день был дождь, – наконец вывернулся он.

– Да ладно, – отмахнулась Алёна. – Я видела вашу машину нахолме. Зеленый джип обогнал меня. Потом я видела зеленый джип, когда стояла настолбике террасы и чистила водосток. Потом вы приехали на этом джипе, когдаМанфред остановил меня на дороге. Вы были бледны, сказали, что всю ночьврачевали матушку. Я поверила. У нее и правда был нездоровый вид. Ведь я виделаее тем утром, когда пробегала через Самбур, и подумала, на кого же она похожа?Потом сообразила: на вас. А также… – Алена осеклась. – Еще она похожа на своюсестру, да?

Про сестру матери Доминика говорить не хотелось. Аж до горечив горле не хотелось. Алёна понимала, что от продолжения разговора не уйти, новсячески оттягивала эту минуту.

– Конечно, вы устали от бессонной ночи. Но голова у васболела не от усталости, а от того, что я по ней очень крепко стукнула камнем,когда вы меня на мопеде по полю гоняли.

– Что?! – возмущенно возопил Манфред, будто Алёна его́обвиняла, что о́н гонял ее по полю.

А Доминик – ничего, промолчал, только совсем уж загнанноначал дышать.

– Зачем вы это делали, а? Неужели хотели убить меня, какваша тетушка уби…

Алёна осеклась.

Она ничего не знает наверняка. И даже если ее догадка верна– не ее дело кого-то обвинять. Она не имеет права. Жертва и убийца, если все жебыло убийство, теперь сами разберутся между собой там, где они находятся.

– Я не хотел вас убивать, – пробормотал Доминик, и еслиАлёне показалось, что голос его звучал фальшиво, то это, наверное, проблемы еебуйного воображения, потому что вид у него был совершенно несчастный. – Мырешили только очень напугать вас. Я-то думал, она обо мне заботится, чтобы выиспугались, уехали скорей и не собрали материал о… – Он осекся.

– О чем? – устало произнесла Алёна. – Какие проблемыфранцузских крестьян любой ценой следовало сохранить в тайне?

Доминик, набычась, молчал.

– Про гастарбайтеров, что ли? – вдруг с ошарашенным видомспросил Манфред. – Вы про гастарбайтеров писать собирались? Про нелегалов?

Алена онемела. Нет, просто психушка натуральная, честноеслово…