получал приказы от кайзера быть сдержаннее, да и сам он был убежден, что война должна завершиться на Рейне. «История свидетельствует, что он делал в это время все возможное, чтобы уберечь зятя кайзера Франца», – признавал Меттерних через несколько лет. Теперь, когда французская армия утратила контроль над Европой, не было жесткой необходимости ослаблять ее дальше и еще меньше было оснований подвергать австрийские войска ненужному риску. От кровопролитной борьбы, истощавшей как австрийскую, так и французскую армии, выигрывал только Александр. После Лейпцигского сражения Шварценберг получил звание фельдмаршала, а Меттерних – князя. Они прославились в достаточной степени.

До битвы под Лейпцигом проблемы Европы и проблемы Германии составляли единое целое. Ликвидация господства Наполеона над континентом требовала освобождения Германии, и разрешение обеих проблем нуждалось в объединенных усилиях трех восточных держав. Теперь возникла еще более сложная ситуация.

Если бы союзники решили завершить войну на основе статус-кво, для чего теперь сложилась на редкость благоприятная обстановка, Россия больше не нуждалась бы в Австрии. Но сохранение сильной Франции мешало царю контролировать Германию. С другой стороны, в случае продолжения войны Россия для разгрома Франции все еще испытывала бы нужду в Австрии, но в этом случае Австрия могла бы использовать свой военный контингент в Германии по собственному усмотрению.

Александр стоял на перепутье. Он мог принять мир на основе равновесия сил и оставить свои надежды на гегемонию. Это ему советовали многие офицеры, уставшие от войны. Царь мог также вести войну до тех пор, пока Франция стала бы не просто ослабленной, но бессильной. В этом случае его господство на континенте было бы настолько преобладающим, что некоторые уступки России Австрии в Германии ничего бы не значили. Такие соображения, несомненно, определяли отношение царя к договорам в Теплице и Риде, заставляли его терпеть Шварценберга на посту командующего союзными войсками. В этом состояла часто отмечавшаяся современниками причина неустойчивости настроений Александра, вызванная необходимостью сделать выбор между двумя альтернативами, одна из которых требовала дерзкого самоутверждения, другая – деликатности. Неудивительно, что Александра раздирали сомнения и тревоги.

Для Меттерниха составляющие выбора сходились к одной цели. Он стремился только к одному – равновесию сил в Европе. Теперь, когда цели, поставленные соглашениями в Теплице, были достигнуты, снова стал возможен сепаратный мир. Опираясь на эту возможность, Меттерних мог настаивать на проведении переговоров с Францией. Или, если бы Наполеон по недомыслию воспротивился этому и обрек Францию на уничтожение, Меттерних мог бы заняться более опасным предприятием – попытаться создать в качестве противовеса сложную комбинацию сил, заменив Францию Великобританией (впрочем, не исключая Францию совсем), прибавив к ней ряд небольших государств и, если повезет, Пруссию. Одно было ясно: он не мог согласиться на дальнейшее участие в войне без получения гарантий руководящей роли Австрии среди германских государств. Таково было минимальное условие, которое должен был выполнить Александр, если бы он пожелал распространить свои европейские амбиции за Рейн.

Под руководящей ролью Меттерних подразумевал отнюдь не принуждение, но скорее своеобразную кооперацию, которую можно было бы сравнить с отношениями, установленными в XX веке более зрелыми державами со своими бывшими колониями. Не имел в виду под этой ролью Меттерних и идеологические оковы или сходство внутриполитических учреждений. Централистская администрация разного уровня французского образца, Кодекс Наполеона, готовые конституции или их проекты – все это было чуждо Австрии. Впрочем, Меттерних был настроен резко критически и к стремлению кайзера создать централизованную администрацию и править различными провинциями монархии по единому уставу. Для Меттерниха руководство означало уважение суверенитета, воздержание от реванша и подавление в себе желаний подчинять другие страны посредством идеологических ухищрений и посулов реформ. Вопрос заключался не просто в обхаживании монархий Рейнского союза – с этим вполне справлялся и Александр. Более важным было то, что Меттерних нуждался в поддержке правительств, которые, подобно его правительству, принимали бы решения исходя из государственных интересов, а во внешней политике руководствовались бы расчетом, а не голым энтузиазмом. Меттерних мог осуществлять руководящую роль лишь в том случае, если бы его последователи имели свободный выбор между участием и неучастием в войне, если бы их армии могли «начинать марш и останавливаться по кивку головы кайзера». Именно такие правительства должны были управлять государствами Рейнского союза. Они могли быть даже более проворными, чем Австрия, что не раз доказывали. Режимов же, которые хотел установить в Германии Штейн, быть не должно. Они стали бы инструментами России и стремились бы к оккупации Парижа.

После Лейпцигской битвы дипломатия Меттерниха приобрела поэтому двухуровневый характер. На европейском уровне он снова поднял вопрос о возобновлении мирных переговоров. На германском уровне он стремился влиять на оккупационную политику таким образом, чтобы не подвергать опасности режимы, на которые должен был опираться, если мирные переговоры сорвутся и если даже не сорвутся. На собственные предложения Бонапарта о переговорах от 18 августа, 26 сентября и, наконец, 17 октября Меттерних не отреагировал, уверенный в том, что лишь демонстрация превосходства союзников в военной мощи могла бы обеспечить конструктивный характер переговоров. Теперь обстановка изменилась. Наполеон стоял на берегах Рейна, а не Одера. Если бы он принял предложение о переговорах на условиях Меттерниха, была бы причина порадоваться. Но даже если бы не принял, имело смысл поставить Александра перед выбором между умиротворением Австрии и риском ее выхода из войны. Теперь, когда были достигнуты цели соглашения в Теплице, Австрия получила свободу действий. Она участвовала в коалиции союзников, но не была связана обязательствами. Впрочем, метод ведения Шварценбергом войны оставлял сомнения даже в том, что Австрия действительно в ней участвовала.

В то время как командование союзников перебиралось из-под Лейпцига в новую штаб-квартиру во Франкфурте, у Меттерниха появилась уйма возможностей продвигать свои планы. Франц и Александр имели сопровождающих лиц. Харденберг, Нессельроде и сам Меттерних входили в состав «блуждающей» конференции на уровне министров иностранных дел. В ней участвовали также лорд Абердин, британский посол в Австрии, вместе с сэром Чарльзом Стюартом, аккредитованном при прусском дворе, и лордом Уильямом Кэткартом, британским посланником в России. Меттерних доказывал Францу, что только своевременный мир способен спасти его зятя от безумия. Перед Александром он делал вид, что больше нет тех возможностей склонить Наполеона на уступки, какие имелись в Праге. Он заверял Абердина, что права Великобритании в сфере морской торговли будут защищены. Всем вместе участникам конференции он предлагал принять следующую линию поведения. Заостряя их внимание на собственной посылке, что военные операции не должны препятствовать продолжению переговорного процесса, Меттерних настаивал на том, чтобы позиция союзников была сформулирована в виде ответа на предложение