обстановке, с целью восстановления и упрочения свободы и независимости Германии». Прекрасный образец пустословия, как определил договор Трайчке, однако более откровенный по сравнению с договором с Баварией, где содержалось много намеков на ограничения принципов суверенитета. Что касается территориальной целостности, то безусловно гарантировалась в договоре неприкосновенность только «древних владений Вюртемберга». Другие его земли подлежали передаче, если этого потребуют «свобода и независимость Германии». Была обещана компенсация потерь за счет смежных территорий для удобства Вюртемберга, но «по возможности» и с постоянным напоминанием о том, что обещание будет выполнено при условии, что «это допустят массы обездоленных собственников».

Договор в Фульде не заслуживает той дурной репутации «препятствия германскому единству», которую он вскоре приобрел. Да, он швырнул еще одну горстку земли на могилу рейха с его иерархией владений, возвышающейся до монарха из династии Габсбургов, но договор не чинил никаких препятствий единству, которое было достижимо через преобразование федеральной надстройки. Это считали единственно возможной и желательной моделью для Германии даже Харденберг и Гумбольдт. Оппоненты договора сожалели лишь о том, что он сохранил монархическую династию, похоронил надежды собственников аннексированных владений и предотвратил контроль Штейна над территорией страны. Их не устраивало, что договор даже не упоминал о существовании Центрального административного совета, не говоря уже о подчинении ему Вюртемберга, что подразумевалось условиями Лейпцигской конвенции. Вследствие этого Вюртемберг, подобно Баварии, Ганноверу и великим державам, избавился от неудобства иметь на своей территории наблюдателя из ЦАС. В этом смысле договор следует считать успешным предприятием Меттерниха.

Ему не удалось другое. Фридрих, мнением которого, конечно, нельзя было пренебрегать, всегда считал договор очередным шагом заговора Меттерниха и Монтгеласа в Риде, направленного на отторжение части Вюртемберга в пользу Баварии и подчинение остальной части королевства Южногерманскому союзу под властью династии Виттельсбахов. «В один день, – скорбно замечал он, – разрушено то, что я создавал 14 лет». Перед подписанием договора король позаботился заверить своего французского протектора в том, что, если война примет для Франции благоприятный оборот, «он снова продемонстрирует свои неизменные чувства верности императору». Его усилия после подписания договора прилагались в направлении, противоположном духу документа. Он следовал не за Меттернихом, но за царем, который в январе официально предложил королю Вюртемберга свое покровительство и через год выдал свою сестру замуж за кронпринца. Как бывало прежде, Меттерниха провел Штейн, а не Александр.

Прибыв 4 ноября во Франкфурт за два дня до приезда туда кайзера, Меттерних обнаружил древний город столь же горделивым, как прежде. Франкфурт прекрасно осознавал, что он расположен на перекрестке коммерческих, речных и сухопутных путей Германии, что он является ее историческим центром. Князь-примас бежал из города, а территория, составлявшая великое герцогство, попала под власть ведомства Штейна. Представители князей Рейнского союза собрались в городе на встречу союзных монархов. Они поспешили сюда, чтобы отстаивать неприкосновенность своих княжеств. Судя по тому, что они обличали тиранию протектора и рассказывали о том, как многие годы отваживались критиковать узурпатора, бонапартистов среди них не было. В политическом отношении они тяготели к статус-кво и желали только жить не хуже своих коллег в Мюнхене и Штутгарте, хотя ни один из правителей малых курфюршеств не располагал возможностью выставить столь крупные военные контингенты, как это делали короли Баварии и Вюртемберга. Некоторые с большим трудом могли набрать рекрутов для укомплектования одного-единственного пехотного взвода.

Эти последние, очень мелкие княжества Рейнского союза ожидало весьма сомнительное будущее. В ряде случаев они добились суверенитета благодаря счастливому стечению обстоятельств, возможно благодаря выгодным связям в Париже, что теперь обернулось против их интересов. Штейн не нуждался в них в моральном отношении, а Меттерних – в военном. Какую пользу могли принести 29 солдат князя фон дер Леена и даже десятикратно большее число солдат (291) князя Изенберга? Некоторые княжества, например курфюршества Тюрингии, имели стратегическое значение, но это лишь глубже вовлекало их в заговоры более крупных государств. Для малых княжеств угроза попасть под власть ведомства Штейна в качестве оккупированных территорий лишь ненамного перевешивала опасность, таившуюся в соглашениях, которые надеялся заключить во Франкфурте Меттерних с более крупными княжествами. Гарантии компенсации за уступленные территории реализовывались двояко. Компенсация для одного государства оборачивалась потерями для другого. Трудно было представить, каким образом могли быть удовлетворены территориальные претензии крупных и средних государств, а также восстановлены старые феодальные владения за счет одних лишь конфискованных территорий. Начиная от Базельского договора и кончая Актом о Рейнском союзе, любое перераспределение земель увеличивало число аннексий. От них не были застрахованы малые государства даже в рамках Рейнского союза, когда они не угождали протектору. Теперь же, во Франкфурте, совершенно невозможно было сопротивляться соблазну разрешения споров крупных государств путем принесения в жертву интересов мелких, особенно если бы война завершилась на Рейне и не осталось бы надежд на облегчение положения за счет распределения левобережной территории. По закону мелкие суверены имели тот же статус, что и крупные. В политическом же отношении они сближались с категорией собственников аннексированных территорий. Они прибыли во Франкфурт, полные тревоги, надеясь на лучшее, но ожидая худшего.

С другой стороны, такой оборот событий радовал знать аннексированных княжеств и старых имперских городов. У них не было ни одного пехотного взвода, зато они были многочисленны и имели неистощимые запасы ненависти. Они вышли из своих замков и поместий, из позолоченных приемных и ратуш, проклиная суверенов-выскочек и рассказывая невероятные истории об ужасных встречах с высокомерными префектами и заскорузлыми бюрократами. Они принесли с собой старые грамоты и документы, счета с перечислением по пунктам своего ущерба, составленные в период их вынужденного праздного времяпрепровождения после краха рейха. Полные сладостных воспоминаний о старой империи, причем тем более сладостных, чем более туманны и неточны они были, эти аристократы имели слабую надежду на то, что союзники восстановят Верховный суд рейха. В своем воображении они уже слышали судебные приговоры узурпаторам их имущества. Больше надежд они возлагали на своих официальных представителей – Гехаймрата фон Мига и барона Штейна, один из которых был их предводителем, товарищем по несчастью, а другой – выдающимся борцом за городское самоуправление.

Эти жертвы Рейнского союза больше походили на шумную толпу, чем на организованную когорту воинов, готовых мужественно сражаться. Их объединяло смутное стремление восстановить рейх, но они отличались друг от друга положением в своих княжествах. В Бадене жертвы аннексированной собственности пользовались в условиях просвещенного либерального правления Карла Фридриха многими своими прежними правами. В Вюртемберге они были лишены всех имущественных прав. Об этом свидетельствовала сестра царя Екатерина, заметившая на салфетках короля за обеденным столом фамильный герб Штадионов. Более того,