крестным отцом Германии, причем довольно суровым, станет Александр. Поэтому австрийский министр противился ослаблению Франции и государств Рейнского союза, вооруженные силы которых играли существенную роль в обеспечении европейского равновесия сил.

С учетом всего, что происходило раньше, и предубеждений обоих деятелей, их первая встреча вряд ли могла быть сердечной. И возможно, для Германии обернулось немалой бедой то обстоятельство, что эти два отпрыска старой имперской аристократии располагали минимумом времени, достаточным лишь для того, чтобы обсудить лишь самые насущные конкретные проблемы оккупационной политики. Было бы у них время для продолжительных прогулок и приватных обедов, успел бы Меттерних разъяснить барону реалии международной политики, успел бы Штейн убедить Меттерниха в том, что его неофициальные контакты с Арндтом, Йахном, Гнейзенау и другими «якобинцами» играли незначительную роль в сравнении с его сановным, по сути, консерватизмом, – два деятеля достигли бы по крайней мере временного согласия. Через два года Меттерних, обладавший воистину несравненным даром воздерживаться от внесения в политику личных эмоций, предложил Штейну стать первым председательствующим представителем Австрии в ассамблее Германского союза. Но к тому времени старый барон приобрел такое отвращение не к амбициям Александра, но к политике в целом, что предпочел удалиться в свои родовые поместья в Нассау.

Итак, вместо урегулирования взаимных разногласий оба соперника незаметно расстались друг с другом, осознавая, что политические ставки сейчас выше, чем когда-либо еще, и с убеждением в необходимости не останавливаться на рубеже Майна. Как только дипломаты покинули Лейпциг, направляясь в новую штаб-квартиру во Франкфурте, Штейн, оставшийся администрировать в оккупированной Саксонии, нашел лазейку в соглашениях. Поскольку Лейпцигская конвенция не указывала точные сроки перехода государств Рейнского союза под контроль коалиции, барон убедил Харденберга и Александра объявить эти сроки по собственному усмотрению. Он настоял, чтобы даже Вюртемберг и Баден рассматривались как завоеванные территории. «Чтобы выполнить до конца план использования и развития ресурсов Германии, – доказывал барон, – необходимо в государствах союза, управляемых ЦАС, отстранить от власти князей… до установления мира и до этого времени удалить их с территории их владений». Эта была поразительная инициатива и отчасти коварная. Она порождала мрачное ощущение, что соглашения в Теплице, Риде и Лейпциге ничего не значили. Торжествовала декларация Кутузова.

Это подтверждала бурная деятельность Штейна в Лейпциге. Он вел себя так, будто его инициатива стала уже официальной политикой. Саксонию он решил сделать моделью оккупационной политики для повсеместного применения. Почти не считаясь с местным генерал-губернатором, русским князем Репниным, Штейн удвоил налоги и квоты набора рекрутов, установленные Наполеоном. Он дал полиции экстраординарные права и ввел военное положение. Все это осуществлялось такими жесткими методами, которые привели в замешательство даже друзей барона. Впрочем, эта часть его программы еще не выходила за рамки дозволенного Лейпцигской конвенцией. Однако следующий его шаг уже нарушал ее. Речь идет о введении военных методов правления в соседних государствах Тюрингии и Анхальте.

Тюрингия, в Средние века сравнительно крупное герцогство, теперь представляла собой просто название региона, которым управляли люди, связанные династическими узами. Там было около 12 крохотных герцогств и княжеств, располагавшихся к югу и западу от Саксонии, а также частично охваченных ее территорией. Во время существования рейха они составляли часть избирательного округа Верхняя Саксония, а правители многих из них (Саксе-Веймар, Саксе-Гота, Саксе-Мейнинген, Саксе-Хильдбургхаузен и Саксе-Кобург) представляли собой побочные линии королевской династии Веттинов, которая ранее однажды господствовала во всем регионе. Другими государствами были княжества Шварцбург-Рудольфштадт, Шварцбург-Зон-дерхаузен и четыре княжества династии Рейсов. Анхальт, располагавшийся к северо-западу от Саксонии и примыкавший к Пруссии, включал три герцогства, управлявшихся различными ветвями династии Анхальтов. Карликовые государства играли незначительную роль в военном отношении. Они поставляли Наполеону не более чем 4 тысячи солдат, но их стратегическое значение было велико. Они составляли часть коридора из малых курфюршеств в Центральной Германии, который служил буфером между крупными государствами на севере и юге. В центре этой части страны находится город Эрфурт, который аннексировал Наполеон, чтобы иметь французский оплот в сердце Германии.

Когда наступило время неотвратимого решения судьбы Саксонии, это затронуло и судьбу малых государств. В лучшем случае их соседство с королевством способствовало расширению зоны, в которой можно было легче произвести территориальные обмены и достичь компромиссов. В худшем случае, если бы королевству суждено было войти в состав Пруссии, независимость малых государств приобрела бы еще большее значение как щит для Баварии и средство держать Пруссию как можно дальше к востоку от Эльбы. В любом случае отстаивание принципа невмешательства в дела этих государств было основой политики Австрии. Герцогство Анхальт, вероятно, уже нельзя было спасти, но сохранение княжеств Тюрингии оставалось реальной целью. Это достигалось посредством гарантий их суверенитетам или, как минимум, назначением туда австрийских губернаторов. Меттерних столь не доверял махинациям Штейна и Александра, что даже в соседнем Вюрцбурге, который по Лейпцигской конвенции передавался Австрии, он в качестве меры предосторожности посадил в губернаторское кресло австрийского генерала. Его присутствие, пояснял Меттерних в письме великому герцогу Фердинанду от 31 октября, «крайне необходимо, чтобы обеспечить владениям вашего императорского высочества наилучшую защиту от несправедливых претензий».

Вопрос о существе оккупационной политики стал причиной острых дебатов между министрами и монархами, направлявшимися во Франкфурт. Министр иностранных дел России Нессельроде, как бывший аннексированный имперский граф, был тоже заинтересованным в германских делах лицом. Он разделял мнение Штейна о том, что оккупация должна быть нормой, а соглашения о принятии в коалицию – исключениями. Их условия, во всяком случае, должны были формулироваться весьма жестко, предписывая назначение губернаторов, а не просто дипломатов, как предусматривала Лейпцигская конвенция. Его собственный список территорий, подлежавших прямому подчинению ЦАС, исключал Баварию и Вюртемберг, но способ, которым он хотел распределить ответственность за управление оккупированными территориями, был еще более зловещим. Он предлагал отдать под контроль России не только Саксонию и Тюрингию, но также Фульду, Франкфурт, Гессен-Дармштадт и Нассау, разбив территории этих княжеств на два сектора с русским губернатором в каждом. Реализация предложения обеспечила бы Александру господство над широким поясом территорий, проходившим по центру Германии. На севере Нессельроде предлагал создать два округа под управлением прусских губернаторов, а на юге один округ в составе Бадена и Вюрцбурга для Австрии. В ближайшем будущем Нессельроде, без сомнения, намеревался обеспечить русским армиям безопасный проход из России к Рейну в преддверии вторжения во Францию. А кто мог определить, что он думал об отдаленном будущем? Даже патриоты, вероятно, задавались вопросом, для чего вообще России назначать губернаторов, не говоря уже об упомянутых двух, то есть стольких же, скольких назначала Пруссия, и на одного больше, чем Австрия. Сам Штейн, узнав о