– Предсказуемо до рвоты! Дереванет, – отрезал Арей.

– Тогда не знаю.

– Существует два выхода. Первый – своплями кинуться на львицу в атаку, швыряя камни и надеясь, что она не станетсвязываться с психом. Второй – рухнуть в обморок, причем покапитальнее, чтоб неочнуться, даже когда тебя ковырнут лапой. Лев дохлятину не ест, особенно еслиот нее соответственно пахнет результатом медвежьей болезни.

Арей с насмешкой посмотрел на Мефа, намекая наутренний страх.

– Короче, адреналин – это то, чтозаставляет кидаться камнями и кричать на львицу, пока не порвутся голосовыесвязки. Норадреналин же вынуждает бледнеть и покрываться влажным липким потом.Сердечко перестает стучать, и человек падает в обморок. Причем обморок, заметь,должен быть настоящим! Львицу не обманешь. Она в театры не ходит, симуляциейчувств не занимается. У нее врожденное чувство истины.

– Так почему Филипп был не прав? Вселогично. Он тупо набирал адреналиновых зомбиков, которые наливаясь кровью,фалангами обрушивались на врага и устраивали крошилово. Бледнеющие трусы былиему не нужны, – заметил Меф.

– Филипп руководствовался общим правилом,не вдаваясь в детали. Кто лучше храбреца от рождения? Не трус ли, который самсделал себя смелым? Волевым усилием изменил характер? Смелого от рождения ещеможно сломать, ибо не исключено, что его просто мало били. Сломать жеперековавшегося труса нельзя, потому что воля у него победила начальныйтемперамент, – прогрохотал мечник.

Арей шагнул к Мефу. Поры на его щеках показалисьБуслаеву неожиданно огромными, как жерла. Казалось, в них клокочет Тартар.

– Запомни это! Там, где была дряблая ивялая плоть, встал гранит, который сам теперь крошит и раздирает трусов! Людивсегда чувствуют, кто перед ними – жертва или тиран. Улавливают наэмоциональном уровне. Жертву они клюют, а перед тираном пресмыкаются! Выберисвой путь!

Дафна отвернулась, наглаживая Депресняка. ОтАрея, однако, не укрылось, что она улыбается.

– Можно поинтересоваться, что тебянасмешило, светлая? – спросил он, хмурясь.

Даф не ответила.

– Почему молчишь, светлая?

– Вы задали вопрос без желания узнатьистину. А на вопросы, заданные без желания узнать истину, не отвечают, –спокойно ответила Даф.

– А если я скажу, что хочу ее узнать?

– Очень в этом сомневаюсь. Но если ихотите узнать, то без желания измениться. А что толку знать что-либо, если нетжелания меняться? Лучше вообще не уметь плавать и не лезть в воду, чем утонуть,пытаясь переплыть болото.

– Что-то ты осмелела, светлая! С чего быэто? Приобрела для дудочки бронебойную насадку? – хмуро поинтересовалсяАрей. – Говори, или я рассержусь!

– Пожалуйста. Все эти ваши рассужденияпро тирана и жертву – полный бред! Так философствует подросток, который, врубивмузон, давит прыщи в ванной, пока мама стучит лбом в дверь, умоляя еговыйти! – пылко сказала Даф.

Меф, не ожидавший от нее такой горячности,оказался совсем к ней не готов и удивленно вскинул голову. Сравнить Арея сподростком, который давит прыщи в ванной, не решился бы даже Лигул. К егоудивлению, защищать Дафну от мечника не пришлось. Лоб Арея разгладился. Он умелотличать истинную отвагу от нахальства.

– Ну а если без эмоций: что конкретнотебя не устраивает? – спросил он.

– Все не устраивает. Вы рассматриваетедва крайних состояния – раздраженной, задавленной, скрыто самолюбивой жертвы ипалача. Была жертва, которую все клевали, и вот она – раз! – закусилаудила, и из жертвы мрака стала палачом мрака. Числитель разный, а знаменатель итам, и тут один – мрак. И в выигрыше кто?

– А ты как хотела? Мрак всегда ввыигрыше, – самодовольно заявил Арей.

– Это только так кажется, потому чтоломать легче, чем строить. Всей же силы мрака не хватит, чтобы самостоятельновыдумать даже простого шмеля. Разве что оторвать ему лапки, да и то с оглядкой,чтобы уши не надрали.

Арей снисходительно вздохнул.

– Светлая, не нарывайся! Ты ведешь себятак, словно хочешь умереть раньше синьора помидора! Потерпи еще денька два, ато мне самому всегда неловко убивать тех, кого я давно знаю.

– Вы первым затеяли этот разговор!Высказали желание узнать – вот и восполняйте пробелы в образовании! –сказала Даф с вызовом.

Она вся была огонь, порыв, стремление. Мефедва ее узнавал. Какая уж тут смирная девочка с котиком! Перед ним стоял стражсвета, на которого и смотреть было больно, так он внутренне пылал.

– Запомните! Свет – это не бесхребетнаясила с дудочкой, которая всегда тебя простит и с которой можно особо несчитаться. Не бабушка, о которую можно вытирать ноги и которая потом все равнозаботливо подаст картошечку с котлеткой. Свет – сила строгая и непреложная.Именно светом, а не мраком поддерживается существование мира. Свет в каждомстарается видеть только живое и трепещущее. Ростовую почку, икру жизни. Его неинтересуют оттенки серого и стадии разложения. Это мертвенно, а потому ненужно. И еще один принцип света: нет человека или стража, даже темного,которого стоило бы однозначно осуждать и у которого нечему было бы научиться.

– У Арея чему учиться? Драться намечах? – спросил Меф, с легким вызовом взглянув на барона мрака.

– Это прикладное умение и особой ценностине представляет, – отрезала Даф. – Главное его хорошее качество –никого и ничего не бояться, не изменять себе и тому, кто рядом. Просто изпринципа.

– О да! Принципов у меня вагоны! –проворчал Арей. Однако заметно было, что он польщен.

– А у Мошкина что? – продолжал Меф.

– Потребность бесконечно копаться в себе.Внутренняя зоркость. Правда, там много еще чего намешано, но все же. Вечные«да» и «нет», конечно, можно откинуть. Они заставляют топтаться на месте.

Меф кивнул, лихорадочно пытаясь найти хотького-то, у кого нет бросающихся в глаза достоинств.

– Чимоданов?

– Созидательность. Если задуматься, тобеспокойные ручки – просто одна из ее внешних деструктивных граней. Что-то жезаставляет его иногда целую ночь сидеть и с красными глазами лепить своихчеловечков.

– М-м-м… Вихрова?

Но и у Наты достоинства нашлись.

– У нее опережающая самоирония. Самаянадежная защита. Скажи ей, к примеру, что она глупа, она мигом ответит: «Обожаюбыть глупой! Никто не хочет пнуть меня по этому поводу?» – сказала Даф.