— Ну?

Она прошептала в страхе:

— Что ты хочешь?

— Имя, — потребовал он.

— Ченнир, — прошептала она. — Он могучий маг!Его нельзя ослушаться.

— Верю, — согласился он. Его зеленые глаза ловилималейшие изменения в ее лице, трепет ресниц, застывающие на миг жилки,трепещущие ноздри. — Где он?

Она прошептала:

— Вам до него не добраться.

Он сильнее намотал хвост, наступил на спину, потянул:

— Уверена?

Затрещало, она вскрикнула:

— Доберетесь, доберетесь!.. Он близко, совсем рядом!Если пройдете вдоль этой стены, там будет спуск... А внизу нужно отыскать щель,из которой идет желтый дым. Он там, внутри...

— Все-таки женщины понятливее, — сообщил ей Олег.

Когда Томас вернулся, калика сидел у костра, задумчивосмотрел в уголья. На Томаса поднял печальные глаза:

— Хворост принес?

— Какой хворост, — огрызнулся Томас. — Ты жсам говорил, что здесь только уголь!

Он вывалил возле костра груду черных камней. Глаза ищущепробежали по россыпи багровых углей, калика жарил ломти странно белесого мяса,прислушался. Олег наколол ножом ломоть мяса:

— На. Очень вкусно.

Томас отшатнулся:

— Ни за что!

— Тю на тебя, — удивился Олег. — Ну, какхошь... Я думал, у тебя от голода уже бабочки в глазах порхают.

Он преспокойно съел и этот ломоть, остальное мясо присыпалпеплом:

— Пойдем. Надо отыскать спуск, а потом щель, откудажелтый дым.

Они отошли на несколько шагов, когда Томас не утерпел:

— И как она...

— Не знаю, — отмахнулся Олег. Наконец, понявбеспокойство рыцаря, буркнул. — Там вблизи яма. Я связал, заткнул рот испихнул. Развяжется не раньше, чем через пару дней, а мы будем уже далеко...

Они прошли еще с сотню шагов, когда Томас спросилзамедленно:

— А мясо... чье мясо ел?

— Ящерицу прибил, — ответил Олегравнодушно. — А что? Я ж не рыцарь, чтобы перебирать... Я все ем. А еемясо прямо нежнейшее, сочное. Твари всюду приучились жить, даже здесь. Только уздешних ящерок мясо белее. Что значит, солнца не видели...

Томас поперхнулся слюной. Сожалеюще оглянулся на оставленныйкостер. Угли приглашающе багровели под серым пеплом, но калика, сытый иосвеженный, шел быстро, почти бежал, и Томас лишь покрепче стиснул зубы.

Еще одна туча пронеслась, обгоняя других и рассыпая искры.Там, где эти горящие блестки падали, слышались сухие удары, на горных камняхвспыхивали короткие злые огни. Луна сияла огромная, мертвенная, с убийственнымхолодом свысока взирала на мир смерти.

Теперь свет был ярче, Томас рассмотрел подле камня, накоторый на миг опустился перевести дух, отпечатки гигантских копыт. В головееще гудело от удара, а тело ныло, медленно отходя от боли, но плечи зябкопередернулись, когда представил себе коня, чьи копыта оставляют в камне следы,как в мокрой глине. Он сперва даже так и решил, что кто-то проскакал по глине,которая потом застыла, а то и превратилась вовсе в камень, к тому же отпечаткине подков, а именно копыт, словно скакал степняк, но что-то сбивало с толку, онвсе рассматривал, пока калика не поднялся:

— Все. Долго сидеть на месте опасно.

— Думаешь, — пробормотал Томас,осматриваясь, — он успел позвать на помощь?

— Какая помощь... Он сам старался прибить нас втихую.Если бы заорал, сюда бы сбежались все черти, а ими кишит вокруг, сам видел. Нодрался молча!

Томас потащился, стискивая зубы, ибо в боку колет как ножом,одно-два ребра сломаны, на ногу хоть не наступай, калику слушал вполуха, самразбирайся с загадками, к тому же пошли вдоль гигантских следов копыт, Томасневольно всматривался, наконец Олег озабоченно оглянулся:

— Не отставай, следопыт.

— Не пойму, — пробурчал Томас тоскливо, — негалоп, не рысь, не иноходь... Я думал, что в конях разбираюсь.

— Может быть, грунь, — предположил Олег, он дажене смотрел под ноги.

— Какая к дьяволу грунь! Копыта слишком разные. Янасчитал восемь! А конь все равно один.

Калика наконец изволил опустить взор, скользнул поотпечаткам:

— Так это Хермод скакал. Торопился освободить своегобрата Бальдура. На Слейпнире, понял?

Томас озадаченно кивнул:

— Ага, ясно. На Слейпнире. За братом, тоже ясно. Нопочему восемь копыт?

— Потому что восемь ног, — удивился калика.

— Степняк?

Калика пожал плечами:

— Вообще-то да... Их племя вышло из-за Дона, только небританского, а другого, азиатского. Но когда перекочевали на север... через всюРусь прошли!.. то из степняков стали настолько оседлыми, что на коней ненаучились садиться вовсе. Разве что Один все еще иной раз ездил на своемСлейпнире, да сыну Хермоду позволял изредка... А вот старший сын уже вовсе — неповеришь! — на двух здоровенных козлах.

Далекие удары тяжелых молотов раздавались справа и слева.Томас чувствовал, что не сколько разыскивают дворец Вельзевула — у дьяволаобязательно должен быть дворец с множеством слуг! — сколько бредут наугад.Калика часто останавливался, а если делал движение рукой, Томас послушно нырялв щель, затаивался с мечом наготове.

Лунный свет был все так же слаб, но в этот раз темные фигурычертей шли так близко, что Томас мог бы дотянуться до любого. Все в черныхдоспехах, настолько закопченных, что ни единого блика, вооружены топорами надлинных рукоятях. Только у двоих щиты, простые деревянные. Обтянутые кожей.Впрочем, он помнил из рассказов дяди, что у славного англа Спартака, которыйподнял восстание в Риме, щит был из ивовых прутьев, покрытых корой дерева, каки у всего его войска. Но сумели победить римские легионы, так что простоевооружение чертей-латников еще не говорит об их слабости.

Томас проводил долгим взглядом массивные фигуры. Шлемы тожетолько у двоих, простые, без личин или бармиц, конечно — без гребня и перьев. Уостальных настолько лохматые головы, будто рога торчат во все стороны.

— Не могу поверить... — прошептал Томас.

— Во что?

— Что эти мерзкие рожи некогда были гордыми ангелами вблистающих доспехах. Которых Господь низверг за гордыню сверкающим копьем наземлю. Неужто хоть час терпел подле себя эти морды? Вон у того страшнее, чем уМакОгона!

В темноте пробурчало:

— Низвергли, может быть и светлого... разве что спятнышком размером с маковое зернышко, а здесь во злобе и жажде отмщения такоенаплодишь... Да и сами низвергнутые... Злоба да жажда расквитаться могут еще ине в таких чудовищ превратить! Помню, один мудрец... его считали мудрецом,когда возжаждал отомстить одному из владык, в такое превратился... Человек и тоопускается, а что хочешь от черта?