Он повернулся догонять Олега, как услышал потрясенныйвскрик:

— Благороднейший сэр Томас... у вас есть тень?

Томас с недоумением оглянулся. Тень за ним следовала, какследовала всю жизнь:

— Ну и что?

— Но ведь... — прошептал спасенный рыцарь, —тень бывает только у живых!

— Ну и что? — повторил Томас с некоторымблагородным раздражением. — Я и есть живой. А что тень... Так вон у сэракалики их две!

Он поспешил к Олегу, оставив рыцаря с отвисшей челюстью и распростертымируками. Успел подумать, что надо не забыть спросить, почему за ним ходит одна,а за каликой две, но когда увидел Олега, красного, подсвеченного снизу багровымогнем, тот показался порождением адского огня, только зеленые глаза горятхолодным пламенем, и все посторонние мысли вылетели, как легкая зола из печипод ударом брошенного полена.

— Крестоносцы, — проговорил Олегнасмешливо, — братство... Как спешишь освободить земляка!.. Но, можетбыть, это и есть самый закоренелый преступник на свете?

— Не думаю, — буркнул Томас.

— Почему?

— Чую.

Олег с той же насмешкой развел руками:

— Ну, это довод... А как же тогда о всеобщейсправедливости?

Томас огрызнулся:

— Сэр калика! Разговоры о справедливости далекозаведут! А доброе дело надо творить немедля. И не по расчету... по расчетудоброе дело не сделать, а подчинясь самому великому владыке!

— Кому же?

— Сердцу.

Олег скривился. Владыка, который должен править миром — этоум, а не суматошное сердце. Хорошо, рыцарь не сказал, что самый великий владыка— Христос... Впрочем, обиняком сказал. Ведь Христос — это любовь, как там у нихсказано, а любовь идет не от ума.

— Ладно, пойдем, спасатель.

— Олег, — сказал Томас уже в спину, — неужелине чувствуешь, что есть нечто даже выше справедливости?

— Ничего нет, — бросил Олег, не оборачиваясь.

— Есть, Олег, есть.

— Что?

— То, чего в языческих верах не было.

— Так что же?

— Милосердие.

Луна медленно опускалась к закату. Томас предположил, чтопосле нее взойдет солнце, но калика хладнокровно заметил, что это раньше тутходило черное солнце, а теперь и его нет, одна луна вместо него. А когда лунаопустится, то настанет Великая Тьма. Глаза хоть выколи, звезд здесь нет, впреисподней везде станет темнее, чем в трех подвалах, запертых на три засова.

Тяжелые ноги почти не отрывались от земли. Томас чувствовал,что пусть наступит Самая Великая Тьма, только бы копытные по нему не топталисьв потемках, когда заснет как пес прямо на дороге, если тут есть дороги.

Он слишком отстал от Олега, и еще от усталости поздноуслышал частый перестук копыт. Когда рука запоздало ухватилась за рукоять меча,впереди на дорогу высыпало с десяток чертей в простых доспехах, но со щитами ибоевыми трезубцами. Лунный свет холодно и недобро блестел на отточенныхкончиках, а глаза чертей были багровые, в них плясало адское пламя.

Томас отступил на шаг, все-таки вытащил меч, увидел, какОлег обернулся, вскинул руки в горестном жесте и бросился обратно. Томаскоротко оглянулся, туда тоже сбегались черти, отрезая отступление.

Он покрепче сжал рукоять меча, от усталости чувствовал, чтодержит целое бревно, но калика не успевает, надо жизнь продать дороже, чертимедлят, и лишь когда земля начала вздрагивать от тяжелой поступи, он повелглазами по сторонам, спина напряглась, волосы на затылке зашевелились.

Со стороны скал к ним неспешно двигался гигантский пурпурныйчерт. На

голове блистал царственный шлем, на котором развевалисьпышные перья, забрало скрывало лицо, доспехи отливали червонным золотом. Шагего был неспешен, во всей фигуре чувствовалось врожденное достоинство. Томасразглядел на локте левой руки небольшой щит, стал пристально всматриваться,спеша понять.

Щит, как и ожидалось, черного цвета, центральную частьзанимает лев, так сперва показалось, затем рассмотрел, что лев представленидущим, а не стоящим, как принято, на задних лапах, хвост падает не на спину, анапротив, поднят кверху и откинут. Так что это не лев, а львоподобный леопард,что сразу дало Томасу полное представление о рыцаре. Тот в свою очередьвнимательно разглядывал Томаса. Оглянулся на подбежавшего калику, тот готов сходу ворваться в схватку, но рыцарь остановил небрежным движением длани, сновавсмотрелся в Томаса, уже с интересом, сказал грохочущим голосом:

— Так... это все тот же рыцарь...

Томас проговорил с достоинством:

— Назовите ваше имя, сэр маркграф, владетельный баронтрех городов и предводитель конного воинства... Здесь темно, я не различаю вашдевиз... И если не соблаговолите поднять забрало, я вынужден буду по законамрыцарства вступить в бой.

Рыцарь оглянулся, сделал знак своим воинам отодвинуться.Калика подошел, мрачный и злой, встал рядом с Томасом. Незнакомый рыцарь, давидно же что за рыцарь, вон рога по обе стороны шлема как у викинга, всего наголову выше Томаса и Олега, но в груди шире почти вдвое, могучие руки похожи наузловатые стволы деревьев. Багровые пластины груди, выкованные адом, отливаютчервонным золотом. Неспешным жестом, словно возжелав так сделать сам, а не потребованию Томаса, он поднял забрало. На Томаса взглянула заросшая черной шерстьюзвериная морда, похожая на медвежью. Маленькие глазки, спрятанные глубоко поднависающие надбровные дуги, блеснули колкими огоньками:

— Это не мое дело, зачем и к кому пришли. Но мой щитурежут, а то и вырвут когти у моего зверя, если я не отвечу тем же...

Он наконец вытащил меч, Томас напрягся и приготовилсяотразить удар, но рыцарь лишь протянул его в сторону каменной стены. С кончикалезвия сорвалась длинная слепящая молния, багровая, с которой тут же закапалакровь. Молния вонзилась в стену, там загрохотало, раздвинулась трещина.Загрохотало громче, трещина превратилась в широкий проход. В глубине вспыхнулмерцающий свет, видны были толпы роскошных женщин, которые с плачем рваликолючий терновник.

Рыцарь проговорил с надменностью высокорожденного:

— Я сам урежу щит или опущу зверю хвост, если позволюуйти без подарка. Я готов отдать любую из этих женщин. Правда, как вывести изпреисподней — не мое дело, но сейчас — выбирайте!

Томас смотрел налитыми глазами в пещеру, там тепло и сухо,но не признаваться же, что не до женщин, борщу б горячего, а самих женщин лишьсогнал бы с ложа, чтобы рухнуть, не снимая доспехов.

Олег быстро посмотрел на странного рыцаря, на Томаса,перевел дыхание, сказал с привычной уже Томасу ехидцей