Но если ты думаешь, что это на меня произвелоблаготворное воздействие, то глубоко ошибаешься. Зона есть зона, а срок у менябыл большой, мне надо было думать, как там выживать. Срока там мотали непластилиновые человечки, ой, нет! И из меня они вылепили то, что следовало. Стех пор я на волю выходил как в отпуск: напьюсь, нагуляюсь – и снова в зону. Новсякий раз на воле я с Татьяной встречался. Жизнь я ей изломал, это точно, дажесердечную болезнь через меня нажила, но не отступилась. Поженились во времямоей отсидки. Ну достала она меня, достала – и все тут! Были у меня бабы кроменее, ничего не скажу, одна даже как бы любовь случилась – что характерно, напересылке, года три назад. Она тоже зэчка была. Я вышел, а та женщина ещемотает срок.

А-а, пустое это все. Я теперь в авторитете,садиться больше не намерен. И Татьяну ценю с каждым днем все выше, и выше, ивыше. Живем хорошо, сам видишь. – Родик сунул в рот печенюшку иожесточенно захрустел роскошными фарфоровыми зубами. – Так что я ее ни накакую швабру не променяю.

Николай глотнул остывшего чая. Вот это да! Аон-то думал, что история его любви – самая диковинная история на свете.

– То есть она вас полюбила, – изрекон глубокомысленно. – С первой встречи – и на всю жизнь. Да, такое бывает.

– Ну, про любовь – это у баб такаяэтикеточка на все наклеивается. А я, сроков намотав столько, что по экваторупротянуть их можно и узлом завязать, скажу: таких, как она, – много. Нусам посуди – какая у женщин жизнь? Работа, хозяйство, дети, мужик пьяный или скупой,каждый день одно и то же. И вот в этом однообразии хочется им испытать что-тоособенное, волнующее, из ряду вон. Ну а что может быть более волнующим, чемвлюбиться в опасного убийцу, который алчно смотрит на ее белое тело из-зарешетки? И самое удивительное, этот убийца представляется ей вполне безопасным.То есть кого другого он убить или изуродовать может, а меня – пальцем нетронет. Каждый человек желает иногда поиграть со смертью, оттого мужики,скажем, воюют, ну а бабы – они на шею зэкам бросаются.

Николай чуть не уронил чашку:

– Вот это расклад, ничего себе! Вот этофилософия!

– Да, философия, – хихикнулРодик. – Ты что думаешь, мы там исключительно в карты режемся, гвоздиглотаем, новичков опускаем или подкопы роем, в зоне-то? Бревен хватает, этоконечно, однако все же нету такого чудака, чтоб иногда не думал головой.Особенно кто стоит на пороге – ну, под вышкой, проще сказать. Знаешь, у людейжизней много, у них брать эти жизни – вроде не убудет, а вот свою отдать,единственную… Тут и правда зафилософствуешь. Ничего не скажу: ментовня иной разбывает очень сообразительная, вот этот самый человеческий фактор почем зряразрабатывает. Был у нас один законник… душегубец, каких мало. Годов пять назадэто случилось, что сел он по расстрельной статье. Разбирался там с однимфраером поганым, а разобрался, вышло, с его семьей, вдобавок самым зверскимобразом. Ну и то ли сдвинулся по фазе, то ли ужаснулся – ведь не только в кинотакое бывает, что и мы ужасаемся, – но как-то сблатовали его вертухаисказать последнее слово зэкам. Дали микрофон – и однажды, на сон грядущий,прочел он свою отходную молитву. Я ее один раз слышал, но запомнил от слова дослова. Вот и ты послушай – это любопытно.

Родик прищурился – и вдруг заговорил не своим,пусть хрипловатым, но вполне нормальным голосом, а как бы залаял прокуренно,дико:

– Сейчас я свалю навеки. Смотрите! Базарэтот для всех: крытников, скокарей, кукольников, фраеров… Сами знаете, косяковя не порол, не вертелся, как штемп на садильнике. Завязывайте, урки! Мне,законнику, никогда не батрачившему, несли положенное, деляну с общака: лучшийхарс, питие, кишки. Но все одно вижу: слишком дорогое это дерьмо – тюряга. Нехуже мы тех, за зоной. А главное – не мечите, не уходите до сроков. Пусть ябуду последним. Западло мне конить, когда вот-вот прижмурюсь. Помните моедобровольное слово!

…Понял чего-нибудь? – спросил Родик ужепрежним, чуточку насмешливым голосом, хотя глаза его были серьезны.

– Чего ж не понять.

– Ага. Дело простое. «Слишком дорогое этодерьмо – тюряга» – вот и вся мораль сей басни. Мораль, да… Помню, под Новый годэто было. Ну, какой, к хренам, в зоне Новый год? Я про него вспомнил, уже лежана нарах. Все спят, а я слушаю: внизу, в караулке, где радио включено, началикуранты бить. Мать честная, думаю, полночь, ведь надо желание загадать! Внезапамятные свободные времена на бумажке желание писали, бумажку жгли, в бокалс шампанским пепел сыпали и пили. У меня под матрасом газетка была. Выдернул,написал в темноте на чистом краешке обгорелой спичкой заветное слово. Толькоуспел поджечь бумажку – и как раз с последним ударом затолкал в рот еще тлеющийклочок…

– А какое это было слово? – неловкоспросил Николай.

– Ну, угадай с трех раз!

– Свобода?

– Свобода! И знаешь, помогло: попал подамнистию. Конечно, еще и ливер гнилой свою роль сыграл, ничего не скажу. –Родик усмехнулся. – А чего это мы с тобой затужили не по делу? Хочешьанекдот? «Новый русский» говорит корешу: «Я тут, брателла, прикупил японскуюсупермашину: в ней все управляется усилием мысли». – «Ну и как? Клёво?» –«Класс! Только вот пока никак с ручника сняться не могу!»

Да, намек более чем прозрачен, подумалНиколай. В самом деле, зачем он сюда пришел? Байки зэковские слушать? Чаек спеченюшками попивать? Пора и честь знать!

Николай сделал наконец требуемое «усилиемысли» и выговорил:

– Вы не могли бы мне помочь разыскатьдвух парней?

– Из урок? – без тени удивления,деловито спросил Родик. – Или фраера?

– Да, по-моему, это криминалитет, –щегольнул словцом Николай. – Они очень активно наезжали на одногобизнесмена.

– Не факт, что наши! – покачалголовой Родик. – Сейчас ведь расплодилась куча всякого незаконного дерьма,вроде охранных агентств, а также полно контор, которые деньги из должниковвышибают.

– Не знаю, – растерялсяНиколай. – Я и не предполагал… Понимаете, я с этими парнями познакомился,так сказать, в ту минуту, когда они пытались выбросить из окна жену этогобизнесмена.

– А высоко было? – с живейшиминтересом осведомился Родик.

– Восьмой этаж.

– Ну! Далеко лететь!

– Далеко.

– Я так понял, они благодаря тебе еевсе-таки не выбросили? – сверкнул вставной улыбкой Родик.

– Не выбросили. Хотя и мне перепало!

– А бизнесмена достали?