Я замерла.

Я не двинулась с места.

Что меня больше всего удивило – шокировало больше, чем сам поцелуй, – это то, что девушка могла быть в этом более искусной, чем мальчик, более нежной и отзывчивой. Несмотря на то что горожане написали на нашей стене, я не представляла, что женщины могут вместе делать в постели. Ни в наших учебниках биологии, ни в других книгах, которые я читала, не существовало такого раздела. В то время у меня в голове возникла чопорная картина: две полностью одетые девушки неловко толкаются бедрами, бодаясь, как козлы.

Насколько я знала, ни одна Божественная никогда не признавалась в любви к девушкам. Тогда мы часто использовали слово «голубой», произнося его с громким, неприятным удовлетворением, как ругательство. «Не будь такой голубой», – сказали мы Джерри, когда у нее случилась истерика, или когда в столовой закончился кофе, или сработала пожарная сигнализация, это же так весело, мы не обращали внимания на то, насколько фанатично мы звучали.

А однажды мы попробовали поэкспериментировать с попперсами в спортивной зоне. Скиппер протянула пузырек, который дал ей ее старший двоюродный брат, и сказала нам вдохнуть его. Кто-то тогда рассказал историю о «пуфах», которые использовали для расслабления сфинктеров. Когда я услышала слово «пуф», я подумала о круглом кожаном стуле, на который мама ставила ноги дома. Казалось, что все всегда знали больше, чем я. Я подозрительно поднесла стеклянную трубку к носу.

– Перестань быть такой голубой, – без иронии сказала Скиппер.

Я почувствовала тяжесть головы Лорен на моем плече. Как будто все эти поцелуи утомили ее. Я все еще не двигалась. Я подумала о мальчике в кафе, который щелкал языком, как ящерица. Дрочеры, лесбиянки, лесби. Я слышала, как он щелкал пальцами в воздухе, падал со стула, смеялся и смеялся.

Мне стало жарче, моя кожа загорелась.

Это все имело смысл – ухмылки, подталкивания, хихиканье, понимающие взгляды.

Стюарт говорит – брови приподняты, насмешливая улыбка: ты с Лорен?..

– Нет, – крикнула я.

Я дала ей пощечину.

Удар был настолько сильным, что она повалилась на спину.

Полотенце распахнулось.

Ноги взлетели в воздух.

По полу разлетелись фотографии с полароида.

Я уставилась на бугорок между бедрами Лорен, пораженная раздвинутыми складками, яркой розоватой кожей.

Внизу я услышала, как хлопнула входная дверь. Звон ключей. Мать Лорен.

– Боже мой, – сказала я.

– Лоз? – позвала Джоан. – Почему ты не на работе?

Я вскочила, но Лорен не двинулась с места. Когда Джоанна поднималась по лестнице, раздалось громкое бормотание, звук волочения одной ноги за другой. Дверь спальни распахнулась.

– Ой, это ты? – Губы Джоан поджались, как только она увидела меня, ее глаза блеснули холодом. – Лорен, что здесь происходит?

Она проскользнула мимо меня в спальню со своей тростью, ахнула от бритой головы дочери, следа пощечины, фотографий.

– Какого черта ты наделала? – рявкнула на меня Джоан.

Лорен издала воющий звук, взвизгнула. Она крепко сжала кулак и ударила себя по голове. Она начала бить себя по бедрам, груди, вискам.

– Лоз, не надо. Прекрати. Прекрати! – сказала Джоан и болезненно сползла на пол. – Прекрати это сейчас же. Что с тобой случилось?

Лорен всхлипнула.

Она свернулась калачиком у колен матери.

Мать качала ее, гладила по голове и шептала Лорен на ухо. Я пыталась найти одеяло, чтобы прикрыть ее.

– Убирайся, – горько приказала мать.

– Пожалуйста, – умоляла я. Я с трудом подобрала фотографии.

Джоан ударила тростью.

– Держись от нас подальше, слышишь? Если ты еще раз прикоснешься к моей дочери, я вызову полицию. То же самое касается Стюарта.

Джоан распахнула глаза, глядя на снимки в моей руке.

– Господи боже. Я не знаю, что за игры ты ведешь…

Я подняла туфли и попятилась к двери.

– Ты омерзительна, Жозефина, ты это знаешь? Я всегда так думала.

Ее рот сжался. Она плюнула мне в ноги.

– А теперь пошла к черту, или я закричу на весь дом.

Снаружи на улице двое соседей стояли посреди дороги, скрестив руки, глядя на меня, бормоча что-то друг другу. Еще один мужчина отвлекся от своего мотоцикла и смотрел мне вслед, сжимая в кулаке гаечный ключ.

Я опустила голову.

Продолжала идти.

Никогда не смотреть им в глаза.

Они были горожанами. Я была Божественной.

52

Лена в саду с мамой. Из окна на чердаке я вижу, как они обе бродят взад и вперед по лужайке и ведут глубокую философскую дискуссию, а их руки сложены за спинами. В следующий раз, когда я смотрю, они стоят у подножия яблони и смотрят вверх; потом, прежде чем я это понимаю, они уже у сарая. Двигаются, будто герои книжки с бегущими картинками. Я слышу скрип лестницы, которую они тащат по гравию, конец в руках Лены скользит по полу, и когда я выхожу на улицу, чтобы присоединиться к ним, моя дочь стоит и ловит падающие яблоки. Аккуратно складывает их в корзину.

Когда она видит, что я иду, она показывает на меня пальцем и машет им.

– Уходи, мама.

Она не хочет, чтобы я прерывала их маленькую игру. Или мне все еще не простили то, что я не отдала шпильку? Ужасная мамочка. Плохая. Воровка.

Я беру яблоко из корзины, вытираю его о бедро и сажусь на траву.

– Привет, дорогая, – говорит мама с верхушки дерева. Она старается не комментировать записную книжку, которую я нахожу рядом. Это моя старая выпускная книга, ее страницы были уже пожелтевшими и испещренными плесенью, а сообщения едва можно было разобрать. Несмотря на то, что Род постоянно напоминает о школьной встрече, давит на чувство вины и делает намеки, я все еще не дала ей ответ.

– Взяла перерыв от работы? – спрашивает Род.

– Да, – говорю я.

В то утро я оккупировала стол на чердаке моей матери среди коробок со старыми отчетами, художественными проектами и адресными книгами. Я сидела за ее письменным столом за огромным компьютером, который моя мать использует только для переписки с другими БОСами. Я зачитала до дыр надпись Джерри в моей выпускной книге, проводя по ней пальцами, как по шрифту Брайля, ковыряя слой замазки. На дне школьного сундука лежали страницы старых газет с яркими заголовками: подросток 16 лет выпал из окна, девочка из школы-интерната все еще в коме. Под этой грудой было ожерелье из бус, которое мне дала Лорен. Я пропустила его сквозь пальцы, как четки, по очереди растирая каждую букву. Затем совершенно внезапно я взяла телефон и набрала ее номер, едва взглянув в свою старую адресную книгу, потому что