жертвы аннексии собственности находились на разных уровнях феодальной иерархии, что являлось решающим обстоятельством для людей, которым воспитание привило почтение к титулам князей, графов, баронов и просто рыцарей. И что самое ужасное, некоторым из этих жертв, прибывшим во Франкфурт, приходилось смотреть в глаза менее знатных особ, которых прежде они не удостаивали своим вниманием. Например, герцоги Ольденбурга и Аренберга, а также несколько князей Зальма, бывшие законными членами Рейнского союза, лишились власти только в 1810 году, когда Наполеон, создавший 32-й военный округ, присоединил их герцогства к Франции.

Далее, жертвы аннексий делились по принципу неравных шансов на восстановление своих владений. Те из них, кто прибыл из Баварии или Вюртемберга, были обречены самими условиями договоров в Риде и Фульде. Каждый последующий договор о приеме в коалицию какого-либо княжества наносил новый удар по надеждам этих жертв аннексий. Их благополучие, следовательно, зависело теперь больше, чем когда-либо еще, от создания сильной централизованной власти в Германии, такой власти, которая защитила бы их права и обеспечила бы их волеизъявление в правительстве, даже если бы она и не восстановила немедленно их статус. Однако те, кто прибыл из Берга, Вестфалии, Великого герцогства Франкфурт и военного округа, имели более радужные надежды. Крупнейшие из аннексированных территорий, такие, как Ганновер, Брунсвик и Гессе-Кассель, отличались своими собственными партикулярными традициями, которые устоялись, несмотря на отчаянные усилия французских властей создать централизованную администрацию. К тому же восстановление Ганновера и Брунсвика гарантировалось дополнительно англо-прусским соглашением в Райхенбахе. Бывшие хозяева менее крупных владений и ганзейские города не имели столь надежных гарантий, но бегство французских правителей и прибытие губернаторов из Центрального административного совета обнадеживали их.

Меттерних размышлял о предстоящих переговорах в обстановке, когда его осаждали «толпы просителей из числа посланников и представителей» и когда его оглушали их нестройные голоса. Он понимал, что торг должен определить решение германского вопроса во всех случаях. В этом состояло его личное противоборство со Штейном. Имела место и групповая борьба между суверенными и аннексированными князьями. Боролись также на конституционном поле сторонники идей добровольного союза равных и органичного имперского единства. К этому следовало добавить борьбу за власть между Австрией и Пруссией. Но сейчас он решил уклониться от нее, если представится возможность. Потому что в более важном вопросе европейского равновесия, достижение которого было высшей целью встречи во Франкфурте, Меттерних готовился предпринять максимум усилий для умиротворения Пруссии и отрыва ее от России. Такие вопросы, как этот и равный по значимости вопрос о возобновлении переговоров с Бонапартом, он взял под свой контроль. Подписание договоров с германскими княжествами было поручено заместителю, барону Биндеру, главе мобильной канцелярии. Гумбольдт заменял в этой сфере Харденберга, а барон Анштет – Александра. Министры, как правило, находились во внутренних комнатах, готовые всегда дать указание подчиненным, принимавшим посетителей в прихожей. В связи с прибытием 13 ноября Штейна и несколько позже Штадиона можно было гарантировать, что разногласия возникнут и внутри делегаций каждой из сторон.

Если усматривать в Меттернихе в первую очередь врага германского национализма, а в его политике главным образом саботаж германского единства, то договоры о вступлении германских княжеств в коалицию следует считать неудачей Австрии. Потому что когда союзники встретились 15 ноября, чтобы сформулировать главную идею документов, то они согласились, что территориальная целостность, а также «суверенитет» и «независимость» должны трактоваться таким образом, чтобы «соответствовать преобразованиям, которые станут необходимыми в мирное время для обеспечения независимости Германии». Более того, князьям-новобранцам дотошно предписывались инструкции по участию в военных действиях в отличие от правителей Баварии и Вюртемберга, которые просто поставляли воинские контингенты установленной численности. Учитывая это, один из князей, великий герцог Баденский Карл, направил своего полномочного представителя во Франкфурте добиться признания нейтралитета герцогства. В ответ ему были поставлены весьма жесткие условия, по крайней мере более жесткие, чем те, что выдвигал Меттерних в Риде и Фульде.

То, что Меттерних согласился на заключение договоров подобного рода, можно объяснить давлением обстоятельств. Потому что, если бы эти договоры не были подписаны 15 ноября, Пруссия и Россия не ратифицировали бы 16 ноября договоры в Риде и Фульде. (Это обстоятельство упускалось из виду отчасти из-за того, что ратифицированный текст договоров, приведенный в «Новом сборнике» Мартенса, датирован 4 ноября без указания на принятый в России старый стиль летосчисления. Правильная дата приводится в «Договорах по России» Мартенса, т. 7, с. 119.) Меттерних вовсе не хотел слабой Германии, но даже если бы она и была таковой, для него в данный момент важнее было умиротворить Харденберга. Случай с Баденом показателен. Когда полномочный представитель барон Карл фон Райценштайн прибыл во Франкфурт, он обнаружил, что Меттерних, вслед за Нессельроде, был наименее дружелюбным из всех союзных министров. Райценштайн ошибочно полагал, что причина неприязни Меттерниха состояла в намерении Австрии заполучить назад Брейсгау, однако едва ли он ошибался в характере самого дипломатического приема. Во всяком случае, он был настолько враждебным, что барон попросил великого герцога явиться во Франкфурт лично и, если можно, до прибытия Штейна. Карл так и поступил. Он прибыл в город до 13 ноября, пока еще оставалось время, чтобы повлиять на выработку договоров. Великий герцог немедленно обратился за содействием к Фридриху Вильгельму и Александру. Сделать это было нелегко для правителя, который был одновременно и супругом Стефании Богарнэ, и кузеном царя. Он был уверен, что последний считает его изменником. Однако его опасения были безосновательны. Александр, прежде не отстававший от Меттерниха в задабривании Баварии и Вюртемберга, был равным образом заинтересован в восстановлении своего прежнего влияния в Бадене. Поэтому он постарался удивить Карла теплым приемом. Так же вел себя и Фридрих Вильгельм, который был всегда любезен к своим собратьям-суверенам.

Нет стенограммы подлинного хода дебатов во время встречи союзников, как нет свидетельств того, что Александр стремился всерьез добиться лучших условий для соглашения с Баденом. Важно отметить, однако, что именно царь, а не Меттерних воспринимался баденцами в качестве их ходатая. В этой обстановке Меттерних мог бы добиться для Бадена, вероятно, тех же условий, что и для Баварии или по крайней мере для Вюртемберга, если бы он действительно настаивал на этом. Тем более, что переговоры велись в рамках мандата Австрии на проведение своей политики в отношении южногерманских монархий. То, что он не настаивал, связано, видимо, во-первых, с его знанием всех нюансов проблемы, а во-вторых, с убеждением, что сближение с Харденбергом было важнее, чем угроза того, что Баден будет ориентироваться на Санкт-Петербург, а не на Вену. Наконец, Райценштайн, хотя и ошибался в отношении