— Были свободные номера, и я убедила их, чтонам важно рассчитаться наличными, не предъявляя удостоверений личности. Вам нравитсяздесь?

— Здесь неплохо. Похоже только, что лучшиевремена этого отеля уже миновали.

— Мы здесь не на отдыхе.

— Все отлично. Сколько, вы думаете, мы можемпробыть здесь?

Она внимательно посмотрела на него. Шестьюгодами раньше у него вышла книга о скандалах в министерстве жилищного игородского строительства, и ей удалось найти экземпляр в городской библиотекеНового Орлеана. Он выглядел на шесть лет старше, чем на пыльной обложке, ногоды его не портили, прибавив лишь немного седины на висках.

— Я не знаю, сколько пробудете вы, — сказалаона. — Мои планы могут измениться в любую минуту. Я могу увидеть знакомое лицона улице и улететь в Новую Зеландию.

— Когда вы выехали из Нового Орлеана?

— В понедельник вечером. Я взяла такси доБатон-Руж, при этом за мной не трудно было проследить. Оттуда я перелетела вЧикаго, где купила четыре билета в четыре разных города, включая Бойсе, гдеживет моя мать. Я вскочила в самолет на Ла-Гуардиа в последний момент. Недумаю, что кто-то смог проследить за мной.

— Вы в безопасности.

— Возможно, только на время. За нами обоиминачнется охота, когда эта история будет опубликована. При условии, что онабудет опубликована.

Грэй помешивал лед в стакане и присматривалсяк ней.

— Зависит от того, что вы мне расскажете, и оттого, насколько ваш рассказ подтвердится другими источниками.

— Подтверждать — это ваше дело. Я расскажу,что известно мне, а дальше действуйте по собственному усмотрению.

— О’кей. Когда начнется наша беседа?

— После обеда. Я предпочла бы делать это насытый желудок. Вы же не спешите, не так ли?

— Нет, конечно. В моем распоряжении целая ночьи весь следующий день, и следующий тоже. Я имею в виду, что буду находитьсяздесь столько, сколько продлится ваш рассказ, ведь это крупнейшая история запоследние двадцать лет.

Дарби улыбнулась и посмотрела в сторону. Ровнонеделю назад она и Томас сидели в ожидании обеда в баре у Моутона. На нем быличерный шелковый блейзер, хлопчатобумажная рубашка, красный галстук в клетку иочень свободные брюки цвета хаки. На ногах ботинки, но без носков. Рубашка быларасстегнута и галстук распущен. Они говорили о Виргинских островах, о Днеблагодарения и о Гэвине Верееке, пока официант накрывал на стол. Оставаясьверным себе, он пил рюмку за рюмкой. Потом он напился, и это спасло ей жизнь.

Она прожила эти семь дней, которые могли бывместить целый год, в потустороннем мире, а теперь она беседует наяву с живымчеловеком, который не желает ей смерти. Скрестив ноги на кофейном столике, онане чувствовала себя стесненной, находясь с ним в своей комнате. Онауспокоилась. Его лицо внушало доверие. А почему бы нет? Кому еще она можетдоверять?

— О чем вы задумались? — спросил он.

— Это была долгая неделя. Семь дней назад ябыла всего-навсего обычной студенткой юридического колледжа, подтягивающейхвосты, чтобы заработать балл повыше. А теперь я кто?

Он смотрел на нее. Пытаясь сохранитьсамообладание, чтобы не походить на неотесанного первокурсника, он не отводилот нее взгляда. Волосы были темными и совсем короткими, но при этомукладывались во вполне модную прическу. Однако ему больше нравился удлиненныйих вариант на вчерашнем факсе.

— Расскажите мне о Томасе Каллагане, — попросилон.

— Зачем?

— Я не знаю. Он часть истории, не так ли?

— Хорошо. Я перейду к этой части позднее.

— Отлично. Ваша мать живет в Бойсе?

— Да, но она ничего не знает. Где живет вашамать?

— В Шорт-Хиллз, Нью-Джерси, — ответил он сулыбкой, глядя на нее с ожиданием.

Она сидела задумавшись.

— Что вам нравится в Нью-Йорке? — спросилаона.

— Аэропорт. С его помощью можно быстрее всеговыбраться отсюда.

— Томас и я были здесь летом. Климат здесьжарче, чем в Новом Орлеане.

Неожиданно Грантэм понял, что перед ним былане смазливая студенточка, а вдова, потерявшая любимого человека. Бедняжкастрадала. Ее не занимали ни прическа, ни одежда, ни глаза. Она несла в себеболь. Черт возьми!

— Мне очень жаль Томаса, — сказал он. — Ябольше не буду спрашивать о нем.

Она улыбнулась и ничего не сказала.

В дверь громко постучали. Дарби резко сдернуланоги со стола и со страхом уставилась на дверь. Затем вздохнула с облегчением.Это привезли еду.

— Я возьму, — сказал Грэй, — успокойтесь.

Веками на побережье Луизианы могущественныесилы природы вели беспрерывную и гигантскую по размаху битву. Это была битва запространство. До последнего времени она происходила без участия людей. С юга насушу наступал океан со своими приливами, штормами и наводнениями. С севераМиссисипи несла нескончаемые пресные воды и плодородный ил, превращая болота вцветущие долины. Соленая вода залива разъедала береговую черту и сжигалапресноводные болота, уничтожая их зеленый покров. Река отвечала тем, что несла внизины Луизианы все новые почвы, обедняя этим половину континента. В результатеее кропотливой деятельности появились многочисленные разветвления, дельты,каждая из которых, в свою очередь, становилась препятствием на пути реки изаставляла ее вновь менять свое русло, создавая покрытые бурной растительностьюпоймы.

Борьба шла с переменным успехом, но природатвердо удерживала контроль над своими силами. Постоянно пополняясь мощнойрекой, дельте удавалось не только противостоять заливу, но и расширяться.

Болотистые топи были чудом естественнойэволюции. Используя приносимый ил, они превращались в зеленый рай кипарисовых идубовых рощ и густых зарослей осоки, тростника и камыша. Вода была переполненараками, креветками, устрицами, лютианусом, камбалой, трахинотусом, лещом,крабами и крокодилами. Прибрежная равнина стала прибежищем живой природы. Сотнивидов перелетных птиц вили здесь свои гнезда.

Поймы были огромными, цветущими, изобильными.