И вдруг что-то произошло. Рука с ножом, готовая сделатьпоследнее движение, застыла. Чеченец окаменел. Маша услышала совсем рядомголос:

— Стоять! Руки за голову!

Как будто из-под земли перед ними выросли три силуэта. Триавтомата наперевес уперлись в чеченца. Маша стала живым щитом.

— Я убью ее! — прохрипел Ахмеджанов. — Бросьте стволы! Яубью ее!

В зыбком предрассветном свете Маша заметила, что двое одетыв пятнистую камуфляжную форму, а один в штатском — темные джинсы и светлаярубашка. Она узнала в этом штатском полковника Константинова.

Константинов видел перед собой огромные темные провалы глазна маленьком измазанном, почти детском лице. Голова девочки запрокинулась, упульсирующего горла застыло широкое, чуть изогнутое лезвие. Оно прижалось ккоже так плотно, что из-под него уже стекала маленькая темная капелька крови.

Повисла странная, какая-то пустая тишина. Казалось, дажевремя замерло. И вдруг в этой мертвой тишине нежно и пронзительно запелсоловей. Чистые печальные звуки переливались в крошечном бездонном горлышке,долетали до побледневшей луны и гасли, словно тонули где-то в ковше БольшойМедведицы…

* * *

Вадим почувствовал ноющую тупую боль в затылке. К горлуподступила тошнота. С трудом разлепив тяжелые веки, он увидел, что уже светает.Сквозь звон в ушах прорвался странный ласковый звук, напоминающий что-то издетства… Такой же мокрый свежий рассвет, даже не рассвет, а самый конец ночи,когда познабливает слегка, глаза слипаются, а тело кажется легким, слабым,немножно чужим. Высокие кружевные верхушки травы проступают сквозь мягкий,стелющийся к земле туман. «Это откуда-то совсем издалека, из детства, — подумалон, — соловей поет, поляна, редкий лесок».

— Соловей… — произнес он вслух, и от звука собственногоголоса окончательно пришел в себя.

Голова гудела. Он не помнил, что произошло, не понимал,почему он здесь у камня один, почему саднит затылок. Встав на ноги, оногляделся и тихо позвал:

— Машенька!

И тут ясно всплыло перед глазами застывшее в зверинойгримасе лицо Ахмеджанова, оскаленные крупные белые зубы. Нахлынуло жаркойволной чувство смертельной ненависти к этому ощеренному лицу. Он вспомнилтяжелое сопение драки, даже запах лука и мяса изо рта чеченца. А вот чтослучилось потом, чем кончилась драка, он вспомнить не мог никак. Ноющая боль вголове, тошнота. «Сотрясение мозга, — понял он, — значит, мы дрались,Ахмеджа-нов вырубил меня. Где была Машенька? Что с ней? Может, она успелаубежать?»

Соловей замолчал. Вдалеке послышались сухие хлопкивыстрелов. На неверных, подкашивающихся ногах Вадим пошел на звуки стрельбы. Скаждым шагом силы возвращались. Он глубоко вдыхал влажный чистый воздух,чувствовал, как расправляются легкие, успокаивается дикое сердцебиение, кровьначинает циркулировать равномерно по всему телу. Он прибавил шагу. Стрельба непрекращалась. Застрекотал автомат.

— Стой! Кто идет? — услышал Вадим и с облегчением отметил,что это сказано на чистом русском языке.

Через секунду перед ним возникли две фигуры в камуфляже.Приглядевшись внимательней, спецназовцы опустили автоматы.

Спасти девочку могло только чудо. Полковник знал: реакция уАхмеджанова молниеносная, стоит кому-нибудь шевельнуться — и лезвие полоснет погорлу.

— Глеб Евгеньевич, что делать? Уйдет! — отчаянно, однимигубами прошептал старлей Коля Клементьев.

Ахмеджанов между тем сделал осторожный шаг к зарослямежевики, держа перед собой Машу, и опять прохрипел:

— Стоять! Я убью ее! Не двигаться никому! И тут раздалсятихий спокойный голос Маши.

— Скорость, — произнесла она.

От неожиданности Ахмеджанов замер. Он уже не воспринимал еекак нечто живое, способное выговаривать слова. Она была для него уже мертва.

— Товарищ полковник, у нее крыша, что ли, поехала? —растерянно спросил младший лейтенант Игорь Захарченко, стоявший справа отКонстантинова.

— Фильм «Скорость», — умоляюще говорила Маша, — нувспоминайте, пожалуйста, вспоминайте!

Константинову на секунду показалось, что девочкадействительно бредит. В такой ситуации и здоровый мужик может свихнуться.

— Что ты бормочешь, сука? — спросил Ахмеджанов, сделав ещеодин шаг назад, к кустам.

— Первые кадры. Самое начало. Еще до автобуса. Викторина, —Маша говорила быстро, голос ее становился все уверенней.

«Нет, она не бредит!» — понял полковник.

— Shoot the hostage! — громко сказала Маша. Ни Константинов,ни старший, ни младший лейтенант в переводе не нуждались. «Подстрелитезаложника!» — подсказала им Маша по-английски. Она рассчитала правильно. Кто-тоиз троих наверняка смотрел нашумевший боевик. И должны хоть немного пониматьпо-английски. Просто обязаны. А чеченец — нет. Он не поймет ее, будетвслушиваться в незнакомые слова, на секунду потеряет бдительность, а главное, уних появится шанс — неожиданность…

Первым среагировал Игорь Захарченко. Он вспомнил: террористдержал полицейского одной рукой, а в другой у него находился пульт взрывногоустройства. И заложник-полицейский сказал своему напарнику именно эту фразу.Тот стрельнул в ногу, в мягкие ткани бедра. Но у девчонки ноги такие худые,широкие шорты кончаются чуть выше колена. Куда же стрелять?

За долю секунды до того, как Ахмеджанов, державший передсобой Машу, намеревался скрыться в зарослях ежевики, младший лейтенант ИгорьЗахарченко успел пальнуть из пистолета в широкий раструб шортов-бермудов.

Дернувшись, Маша сильно заехала Ахмеджанову головой по носу.От неожиданности хватка чеченца ослабла, Маша успела скользнуть вниз. Лезвиесодрало кожу на шее и под подбородком, но ей показалось, будто оно вошлоглубоко в горло. Падая на мокрую траву, чувствуя, как горячая липкая кровьтечет за ворот майки, она подумала, что умирает.

— Игорь! Свяжись с капитаном! Вызывай ребят! Посмотри, что сней, — прокричал Константинов, бросаясь в кусты за скрывшимся Ахмеджановым. —Коля! Ты за мной! Игорь, останешься с ней! — командовал он, стреляя по кустамна бегу.

Где-то вдалеке, как сквозь вату, Маша услышала трескавтоматной очереди. Потом стало тихо.

Игорь Захарченко, стоя на корточках, одной рукой держалпереговорное устройство, другой перевернул на спину неподвижно лежавшуюдевчонку. Разговаривая со своим командиром, он думал о том, как хорошо, что неему придется сообщать родителям этой Кузьминой Марии о смерти ихдевятнадцатилетней дочери. Это самое страшное — сообщать родителям, что ихребенок погиб. Еще он размышлял об операции, начавшейся так удачно, а теперьпочти проваленной. Ахмеджанов смылся, бегает где-то в горах. Оба заложникапогибли. Конечно, базу они обнаружили и разгромили, кучу духов перестреляли,некоторых удалось взять живыми. А оружия обнаружили столько, что на всю Чечнюхватило бы и еще на многое другое.