Он бросил на стол распечатку, я взял еще теплые послелазерного принтера листки.

– Еще две организации созданы, – сообщилБелович. – Дятлов возглавил «Партию истинных патриотов», аТроеградский – движение «За русскую гордость!».

В груди кольнуло, а в желудке сильно потянуло, словномышцы сами по себе решили выкрутить желудок, как мокрую тряпку. Юлия сиделатихая, но не притихшая, только теперь понимаю, что она всегда вела себя какистинная леди, что работает секретарем. Работа секретаря ее нисколько неугнетает и не унижает, ведь она как была, так и остается леди.

– Хорошо, – ответил я, силясь улыбнуться. – Россиикак раз не хватает истинных патриотов. И гордости наш народ давно нечувствует.

Он фыркнул:

– Не острите, Борис Борисович. Положение очень серьезно. Обаувели у нас две трети эрэнистов.

– А с нами одна треть?

– Да. Но эта та треть, что еще не разобралась, что к чему.Или вообще не расслышала.

Он посмотрел на меня в упор.

– Есть еще одно…

– Говори, – предложил я. – Ничего хуже сегодня ужене случится.

Он покачал головой.

– Не искушайте небеса. Дятлов и Троеградский хотели бы свами встретиться.

– Так в чем дело? Дорогу ко мне знают.

Он хмыкнул.

– Статус! Теперь они независимы, а прийти сюда – этокак бы признать, что вы по-прежнему босс, а они – подчиненные. Нет,предлагают встретиться на нейтральной территории. Скажем, где-нибудь в тихомкафе и все обговорить.

– «Все», – повторил я, – это что? В такихслучаях, как учит меня имиджмейкер, надо заранее согласовывать вопросы, которыебудут обсуждаться или даже затронуты. Если меня тематика не заинтересует, чегоя пойду?

– Логично, – признал он. – Они как-то не подумали!Имелось в виду, что у нас всех всегда для разговоров общие вопросы: Россия, еенужды, способы вытаскивания из ямы… Но сейчас, да, надо все обговорить заранее.Хотя можно предположить, что вам попросту предложат уйти в отставку.

Юлия поглядывала на него, на меня, я сказал поощряюще:

– Юлия, нас осталось так мало, что вы уже член команды. Нет,вы и были членом команды, а сейчас член нашей активной группы. Так что говорите,не стесняйтесь. Если надо, перебивайте. Тем более что женщинам это можно.

– Перебивать никому нельзя, – поправила онамягко, – а насчет встречи, мне кажется, Василий Маркович не совсем прав.

Белович спросил задето:

– В чем же?

– Насчет отставки, – ответила она.

– Поясните?

– За последние недели рейтинг Бориса Борисовича, –проговорила она с необычайным почтением и поклонилась в мою сторону, –весьма и весьма даже, я бы сказала, скаканул вверх! Не вбок, а вверх. Сперватолько благодаря сенсационности заявления, а потом начали прикидывать,насколько он прав, что присоединение к Америке больше даст России, чемповредит… Сенсационность пошла на убыль, зато эти постоянные разговоры накухнях, в транспорте, в коридорах, а затем уже и в прессе – поддержалипланку рейтинга, приподняли, а сейчас она поднимается все выше. Боюсьпредсказывать…

Она умолкла, слегка прикусила губу. Глаза за стеклами очковзагадочно мерцали. Белович сказал ревниво:

– Ну-ну, давайте свои предсказания!

– Сейчас пошел третий этап, – проговорила она ужемедленнее, взвешивая слова. – Люди, сперва только огорошенные дикой идеей,которая казалась невероятной, немыслимой, вдруг поверили, что это осуществимо.И, что самое главное, никакого предательства российских интересов не произойдет.Просто человек, патриот своей улицы, на каком-то отрезке развития понимает, чтои соседняя улица, с ребятами которой враждовал в детстве, тоже его улица.И не будет никакого предательства, если переедет жить в другой районгорода. Это очень важно, чтобы люди не чувствовали себя предателями!.. Вы жеочень хорошо объяснили: это и неизбежность слияния в одно человечество, инеобходимость примкнуть к одной из двух сверхсил: западного мира или… Китая.Конечно же, почти всякий предпочитает западную цивилизацию… Так что ваш рейтингвсе время растет, это тревожит Дятлова и Троеградского.

Белович сказал раздраженно:

– Так чего же хотят?.. Да, Юлия, вы рассуждаете оченьлогично, будто и не женщина.

Я скомкал листок, бумага противно хрустела, бросил вкорзину.

– В самом деле, сперва выясни, что хотят обсудить.Время дружеских пирушек без всякого повода прошло. Мы уже начинаем вести себя…прилично. Как с противниками. Это с друзьями можно так-сяк, а с противниками мысама вежливость, прямо патока. Верно, Юлия? Или вас теперь лучше звать ЮлиейАлександровной?

Она улыбнулась и покачала головой.

– Пока я не министр и не на пенсии – лучше по имени.

– Спасибо, – сказал я с облегчением, – так вот,как подсказывает Юлия, если инициатива исходила от них, то место встречиназначаю я. Верно?

Я спрашивал у Беловича, но краем глаза косил на Юлию.Она кивнула.

– Похоже, Борис Борисович всегда будет на меня ссылаться,когда нужно перевести стрелки. Впрочем, так руководитель и должен делать. Все,что может быть неприятным для других, исходит не от него, естественно!.. Да,Борис Борисович, выбираете место встречи вы. Если хотите завуалированноотказаться, то можете выбрать место, куда точно не придут.

Я засмеялся.

– Нет, теперь мы знаем, чего хотят! Разговоры про отставкуменя не пугают. Василий, передай, встретимся в ресторане «Золотой гусь», он унас только что открылся. Район новый, застраивается, все три зала пустые. Сядемв любом месте и поговорим. За соседними столами подслушивать не смогут, да ивообще некому будет на меня смотреть, как на Гитлера.

Я открыл для Юлии дверь автомобиля, дождался, покасядет: не так, как обычно плюхаются на сиденье женщины, когда влезают в салон итам садятся, а сперва присела, потом только убрала обе ноги, закрыл дверь иобошел машину, чувствую себя дураком, какое к черту равноправие, когда ведешьсебя вот так, открыл свою дверь и ввалился на сиденье водителя.

– Вам удобно, Юлия? – спросил я. – Кресло можноподвинуть вперед и взад, даже наклонить…

Она засмеялась.

– Правда?

Я запоздало вспомнил, что мог бы об этом сказать ираньше, пристыженно умолк, только наклонился к ней и попробовал слегкаотодвинуть ее кресло, чтобы дивные стройные ноги могли вытянуться во всейкрасе.

Юлия терпеливо ждала, когда я справлюсь с задачей, а когда янаконец взялся за руль, заметила, прищурив глаза: