– Что это зеленое?

– Васаби, – ответил я вынужденно. – Неплохаяприправа. Вам понравится.

Троеградский изучал васаби с интересом, с задумчивым видомподцепил кончиком ножа самый краешек и аккуратно размазал по рыбе.

– Что-то слышал, – сообщил он. – Или в каком-токино видел. Это японский хрен, да?

– Он самый, – сообщил я и тоже намазал себе на рыбуслой впятеро толще, чем у Троеградского.

Дятлов, глядя на меня, намазал на рыбу столько же, почтиполовину всей порции, откусил хоть и осторожно, чтобы посмаковать инасладиться, но достаточно, чтобы сразу покраснеть, побагроветь, а глазаполезли на лоб.

Я с задумчивым видом продолжал намазывать, вернее,размазывать ту капельку васаби по всей длине рыбы, а потом соскоблил две третии начал размазывать по остальным ломтикам.

Троеградский сдержанно улыбнулся, в глазах понимание, если явот так подшучиваю, то и вся моя программа присоединения России кАмерике – несерьезно. А если и всерьез, то с легкостью откажусь,если замаячит шанс более легкой ­жизни.

Я видел, что Троеградский все пытается как-то подобратьсяк основному вопросу, ради которого встретились, и никак не может найти дорожку,чтобы получилось как бы само собой. Дятлов долго пил холодный зеленый чай,наконец заговорил сильно осипшим голосом:

– Да, борщ – чудо!.. Это те же русские щи, даже кореньодин и тот же. Вообще, куда ни посмотрю, вижу русское происхождение… Почему мыоб этом забываем? Вот уж поистине – иваны, не помнящие родства! Нехорошо.Совсем не помним о своей великой русской культуре, о славных воинскихтрадициях, о победе на Куликовом поле, даже создание радио приписываемкакому-то итальяшке Маркони…

Юлия бросила на меня взгляд, предостерегающий, дескать, вотоно, начинается, но движением брови обратила внимание на позу Дятлова, мол,врет, слишком пристально смотрит в глаза, а сам как будто оцепенел.

О чем мне с ними говорить, мелькнула мысль, мы жесовершенно разные, уже видно – общего не жди… однако же я ощутил, как мойрот распахивается, я начинаю говорить быстро, торопливо, пойманный на крючокпомимо моей воли:

– Игорь Николаевич, я не могу с вами тягаться в красноречии.Все-таки я естественник, а вы – гуманитарий. Тем более когда вы о великойрусской культуре, а я стыдно сказать – о чем! Да и вообще, о чем бы я низаговорил, разве ­любое сказанное можно сравнивать с великой русской культурой?Но даже если можно, кто осмелится?.. Это все равно, что негра назвать негром, аеврея – евреем! Нет уж, я не берусь. Когда говорят о русской культуре,конечно же, обязательно с приставкой «великая», иначе камнями закидают. Можнотолько встать и слушать, вытянувшись во фрунт, как при исполнении национальногогимна «Боже, храни президента», все остальное – преступление. Но давайтене трогать тени великих предков, я с вами согласен стопроцентно и вседушно какнасчет Куликовской битвы, так и насчет самолета Можайского, и вообще согласенабсолютно во всем, что касается нашего великого прошлого. А теперь, когдая отдал дань уважения теням наших предков, вернемся в день сегодняшний.

Дятлов смотрел пристально, Троеградский хмыкнул и осторожноналил себе саке.

– На сегодня мы имеем, – продолжил я, – совсемдругой народ. Когда-то были славные русичи, потом – русские, затем –могущественные советские люди, а сейчас остались какие-то ошметки, именуемые,как в насмешку, россиянами! Если посмотреть, то этот народ, хотя он уже нетянет на высокое название народа, как раз и не заслуживает, чтобы его агониюрастягивать на долгие годы. Сейчас это обленившееся стадо, в котором лишьнемногие единицы готовы работать, а остальные лишь требуют подачек, требуютувеличивать добычу нефти и все следят за мировыми ценами на нефть в ужасе,вдруг да цены упадут, придется работать! Как, кстати, работает вся болеебогатая Европа, работает богатая Америка. А вот наши работать упорно нехотят! У них принцип: лучше бедные, да честные. Как будто нельзя бытьбогатым и честным.

Дятлов заметил с двусмысленной улыбкой:

– Бедный и честный, это когда выиграл джекпот.

Юлия заметила кротко:

– Или когда «отнять и поделить».

– Словом, – буркнул я, – халява…

Дятлов кивнул, неожиданно согласился:

– Абсолютно согласен, Борис Борисович! Тлетворное вли­яниеЗапада разлагающе действует на истинно православный незлобивый русский народ.Я бы вообще расстреливал тех, кто приманивает народ на халяву. Это же дочего довели русский народ! Ладно, при советской власти приучили тащить сзаводов, фабрик, строек, любой работы все, что могли унести, это называлось«для дома, для семьи», но хоть друг у друга считалось вороватьнедопустимым, позорным, стыдным!.. У государства воровать как бы и неворовство вовсе, то есть наказуемое по закону, но не наказуемое в общественноммнении, а вот у такого же человека что-то украсть – это стыдно, этонаказуемо не только Уголовным кодексом, но и презрением соседей, коллег, дажеродни. А что теперь пришло с Запада?

Я поинтересовался:

– Это вы о ворованном софте?

– Да вы посмотрите, какой крик поднялся, едва попыталисьприкрыть пиратские библиотеки! Какие высокие слова пошли в защиту обыкновеннойкражи, как эти купленные Западом на корню продажные шкуры распинались о свободеслова, какие хитроумные увертки изобретали, только бы оправдать или как-тозатушевать факт воровства, банальнейшего воровства!..

Троеградский хмуро поинтересовался:

– А ты никогда не скачивал раскряченную программу?

Дятлов огрызнулся:

– Скачивал! И скачиваю. Даже захожу в пиратскуюбиблиотеку, где появляются свежие детективчики… но я понимаю, что ворую, чтоделаю плохо. Я скачиваю только потому, что иначе отстану от этого ворья.У них будет передо мной преимущество, потому я скачиваю, но одновременнодобиваюсь, чтобы все эти пиратские библиотеки, развращающие нас, отучающиеработать, были закрыты раз и навсегда! Неважно, какие незаконные средства дляэтого придется применить, но зато у людей будет стимул лишний час поработать,чтобы заработать пару долларов и потратить на прогу или интересную книгу.

Я промолчал, в этом совершенно согласен, но только неЗапад приучал нас к халяве: сказка о Емеле и говорящей щуке – чисторусская, Запад как раз отличается приверженностью к труду, там «бедный» и«честный» – не обязательно синонимы, как у нас, и «богатый» вовсе незначит «вор». У нас слишком буквально приняли пропагандистскую фразуХриста про игольное ушко и верблюда, но это он говорил на собраниях бедноты,среди богатых же он говорил несколько иное…

Троеградский старательно брал палочками кусочки сяке,обмакивал в коричневый соус. Пальцы побелели от напряжения, я чувствовал, каквсе его чувства и мысли сосредоточены на том, чтобы не уронить, не передавитьпалочками шарик из риса, не оставить в чашечке для соуса, потом хрен достанешьпо одной рисинке…