Дятлов покосился на соратника, вздохнул.

– Борис Борисович, а что подвигнуло вас выступить так…резко? Вот так взять и отдать всю Россию? Ну, шел бы разговор про ДальнийВосток или Сибирь… даже про Дальний Восток и Сибирь вместе…

Троеградский вскинулся, уронил сяке в четырехугольноекоричневое блюдечко с соусом:

– Китаю? Японии?

Дятлов поморщился:

– Нет, Америке, чтобы не захапал Китай. А Россия пустьв урезанном варианте, но зато – Россия! А на Дальнем Востоке пустьАмерика тягается с Японией и Китаем. Мы же за ее спиной будем спешно илипотихоньку, как получится, наращивать экономическую и военную мощь. Все равно унас территории останется больше, чем у всех стран Европы, вместе взятых!

На лице Троеградского проступило сомнение, похоже,колеблется, неожиданный вариант Дятлова чем-то заинтересовал, как будтосодержит очень опасную для меня ловушку.

Я сказал горячо:

– У нас такие дубленые шкуры? Для политиков стыда небывает? Но простые люди – не политики, они стыд почувствуют. Им станет ещегорше жить. Еще быстрее сопьются и вымрут. Нет уж, давайте вести себя достойно.Никаких урезанных вариантов: принимаем вассальную присягу и становимся подзнамя Америки. Принимаем их законы, обычаи, детей учим американскому вариантуанглийского языка, а понятие «Россия» оставляем, как…

– Как «Советский Союз»? – подсказал Дятлов коварно.

– Нет, как географическое название, – уточнил я. –Как-то мне довелось поездить по Туранской возвышенности, я всякий раз вспоминалкрасочные описания великих битв Ирана и Турана в эпической «Шах-Наме». Иран,как теперь видим, в конце концов победил, иранцы и туранцы стали единымнародом, а от великого Турана остались названия рек, гор, озер и великогоплоскогорья. Пройдут сотни и тысячи лет, никакое из нынешних государств несохранится, но эту часть суши будут всегда называть, верю, Россией.

Они переглянулись, я видел по их позам, что они напряжены, чтопротекающий разговор – лишь предисловие к тому, из-за чего пришли, и вотсейчас вроде бы готовы, но никак не переступят некую грань….

– Я тоже верю, – подхватил Дятлов. – Что вРоссию надо верить!.. Но я верю, что Россия останется не только как географическоепонятие. Великий русский народ найдет в себе силы…

Официант тенью скользил за нашими спинами, я всякий разкивком благодарил, когда он неслышно забирал пустые тарелки и ставил на ихместо следующие блюда, Дятлов просто не замечал, а Троеградский морщился, какаристократ, что вынужден мириться с существованием слуг и вообще низшегосословия. Юлия смотрела на официанта как на студента, что подрабатывает кстипендии, постарается дать ему чаевые… хотя нет, расплачиваться долженмужчина.

Дятлов взглянул на меня вопросительно, я сдвинул плечами.

– Не буду вдаваться в сравнение разных достоинств инедостатков стран Европы и Америки. Для меня в Штатах есть одно несомненноедостоинство, которое перевешивает все ос­тальное. Как недостатки, так исомнительные достоинства.

– Ну-ну, – сказал заинтересованный Дятлов. – Такоеобещающее вступление…

– Штаты – единственная страна, – ответил я, –которая в самом деле стремится в будущее!..

– А остальные?

– Остальные просто живут. Развиваются, как того требуютобстоятельства. Надо признать, что Европа давно утратила лидирующее положение всфере науки и техники.

– Не забывайте о Японии, вообще об Азии, – предостерегТроеградский.

Я отмахнулся:

– Эти только берут готовое. Те заводы, что размещают Штаты вАзии, вовсе не показатель Азии как наукоемкой страны. На самом деле на всюЯпонию и всю Азию не приходится ни единой серьезной научно-техническойразработки. Все, что они могут, это модернизировать какой-нибудь чип илиавтомобиль, но сами не в состоянии создать ни чипа, ни автомобиля. Это всеЕвропа и Штаты, а в последнее время только Штаты.

Дятлов напомнил:

– Вы сказали, что некое достоинство Штатов перевешивает всеостальные… Вы имели в виду наукоемкость?

Я кивнул:

– То, к чему она приведет.

– К чему именно?

– К тому, что все проблемы, за что ненавидим Штаты, исчезнутсами по себе. В постиндустриальном обществе, что уже наступает, не будет ниРоссии, ни Штатов, ни Европы. Более того, не будет даже людей в привычном нампонимании. Нет-нет, я не хватил через край! Но, по прогнозам серьезныхспециалистов, уже через десяток лет все начнем вживлять себе микрочипы, чтобудут постоянно считывать новости из Интернета, будем развиваться быстрее… аесли учесть, что одновременно начнем избавляться от болезней, резко продлеватьжизнь, то в конце концов придем и к бессмертию, и… сами понимаете, нашинациональные проблемы на тесном земном шарике покажутся смешными нам самим.

Троеградский сказал с неудовольствием:

– Если это неизбежно, то зачем барахтаться? Все равнопринесет к тому берегу.

Я покачал головой.

– А я хочу приплыть сам, тем самым приблизитьнаступление завтрашнего дня… а он хорош!.. на десяток-другой лет. Да хоть нагод, и то сделаем доброе и нужное дело. Надо ли спасать Россию любой ценой,если русские сами потеряли стимул к жизни? Если у отдельных существ еще естькакая-то жажда жить и что-то менять, то у нации как целого нет? Ведь мы –часть человечества, а значит, должны все-таки в первую очередь думать о том,что полезно всему организму, а уж потом о всяких отдельных органах.

Вопрос пора поставить иначе: если Россия не желает работать…

Дятлов вскинулся оскорбленно:

– Как это не желает? Да русский народ – самыйтрудолюбивый на свете…

Я поморщился, прервал:

– Простите, вы просто не видели, как работают немцы. Или теже французы. Даже турки, как это нам ни унизительно. Так что не надо, не надодемагогии и лозунгов!.. Менталитет русского человека таков, чтоглавное-де – духовность… может быть, мне кто-нибудь и когда-нибудьобъяснит, что это такое?.. А работа – не только не главное, но илишнее, унижающее одухотворенного человека, приземляющее возвышенную душу.

Троеградский сказал угрюмо:

– Утрируете, Борис Борисович. Нехорошо.

– Почему? Утрирование лишь подчеркивает, выявляет…

– Не надо это «выявляет». Мы не подростки и не журналисты,можете оперировать понятиями без разукрашивания.

– Но вы согласны, что из всех народов, которые не любятработу, русские – самые продвинутые?

Дятлов подумал, сказал кисло:

– Не согласен. В Латинской Америке тоже не очень-то, ав Африке… исключая Трансвааль…

Я продолжал в режиме наступления: