И он был каретой – каретой с четверней, – когда я егоувидела. Однажды – никто не помнит точного дня – фаэтон исчез, и появиласькарета. Только лошади остались теми же. Карета сменила облик, когда фаэтонывышли из употребления. Модернизировалась.

Потом в одну ночь, тому еще двадцати лет не минуло, ЧернаяКарета исчезла, и появился этот лимузин. Лошади не вернулись, но я видела, чтоу этой штуки вместо двигателя под капотом. Клянусь, оно горит тем жеболезненным огнем, что светился в глазах коней. Бензина эта машина непотребляет. На чем она ездит, я понятия не имею, но знаю, что этот фаэтон, иликарета, или машина иногда сам по себе исчезает. Уезжает куда-то в ночь пособственным делам. Черная Карета была вестником смерти, предупреждением онеотвратимой угрозе. Сейчас начинали ходить легенды о зловещем черномавтомобиле. Он стоит возле чьего-нибудь дома с включенным мотором, и зеленыйогонь пляшет по нему, а потом на обитателя дома обрушивается рок. Так что вы ужпростите меня, если я чуть нервничала в таких удобнейших кожаных креслах.

Я посмотрела на Галена, протянула к нему руку. Он улыбнулсяи обхватил ее пальцами.

– Скучал без тебя.

– Я тоже.

Он поднес мою руку к губам и нежно поцеловал. Потом притянулменя к себе, и я не сопротивлялась. Перелезла по кожаному сиденью в кольцо егорук. Я любила ощущение его рук на своих плечах, любила завернуться в его тело.Голову я положила на чудесную мягкость его свитера, на твердую выпуклость грудипод ним, и слышала ровный стук его сердца, как больших часов.

Вздохнув, я устроилась поудобнее, переплетя с ним ноги.

– Ты всегда меня баюкал лучше, чем кто угодно другой.

– Да, я такой. Большой приятный плюшевый мишка.

Что-то в его голосе заставило меня поднять глаза.

– Что такое, Гален?

– Ты мне не сказала, что уезжаешь.

Я села. Его рука осталась у меня на плечах, но ощущение уютабыло испорчено. Испорчено обвинениями, которые, наверное, еще не былиисчерпаны.

– Я не могла рисковать сказать кому-нибудь, и ты этознаешь, Гален. Если бы кто-то хоть заподозрил, что я бегу от Двора, мне быпомешали – если не хуже.

– Три года, Мерри. Три года я не знал, жива ты или нет.

Я попыталась высвободиться из-под его руки, но он прижалменя к себе.

– Мерри, пожалуйста, дай я тебя подержу, дай убедиться,что ты настоящая.

Я перестала сопротивляться, но уюта уже не было. Никтодругой не спросил бы, почему я никому не сказала, почему никому не подала осебе вести. Баринтус, Ба, кто угодно – все промолчали бы, только не Гален.Иногда я понимала, почему отец не выбрал Галена мне в консорты. Он позволялэмоциям собой владеть, а это опасно.

Наконец я отодвинулась.

– Гален, ты сам знаешь, почему я тебе не подала вестей.

Он не смотрел мне в глаза. Я взяла его за подбородок иповернула к себе. Зеленые глаза смотрели с обидой, удерживая ее, как воду вчашке; видно было до самого дна. Он совершенно не годился для придворной политики.

– Если бы королева заподозрила, что ты знаешь, где я,или вообще что-нибудь, она бы стала тебя пытать.

Он схватил мою руку, поднес к лицу:

– Я бы никогда тебя не выдал!

– Я знаю. И ты думаешь, я смогла бы жить дальше, зная,что ты подвергаешься бесконечным мучениям, пока я отсиживаюсь в тепломместечке? Ты должен был ничего не знать, чтобы не было смысла тебя допрашивать.

– Мне не надо, чтобы ты защищала меня, Мерри.

Я улыбнулась:

– Мы защищаем друг друга.

Он улыбнулся, потому что долго не улыбаться не мог.

– Ты – мозг, я – кулак.

Я встала на колени и поцеловала его в лоб.

– Как ты ни во что не влип без моих советов?

Он обнял меня за талию, притянул к себе.

– С трудом. – Он посмотрел на меня,хмурясь. – А что это за черная водолазка? Мне казалось, мы договорилисьникогда не носить черного.

– Она хорошо смотрится с угольно-серым брючнымкостюмом.

Он положил подбородок чуть выше выпуклости моих грудей, иэти честные зеленые глаза не дали мне уклониться от вопроса.

– Я приехала, чтобы вписаться в придворную жизнь,Гален, если выйдет. И если это значит, что надо носить черное, как при Дворепринято у большинства, то я готова на это пойти. – Я улыбнулась. – Ктому же черное мне идет.

– Это да.

В открытых зеленых глазах заклубились первые струйки тогостарого чувства.

Неловкость между нами существует с тех самых пор, как ястала достаточно взрослой и поняла, что это за странное ощущение у меня внижней части тела. Но каков бы ни был накал, ничего между нами никогда не моглобыть. По крайней мере физически. Он, как и многие другие, был Вброном королевы,а это значит, что он подчинялся ей и только ей. Вступить в стражу королевы –это был единственный за всю жизнь Галена разумный политический ход. Он не былсильным магом и мало что понимал в закулисных интригах. Единственное, что унего действительно было, – это сильное тело, отличная рука и способностьзаставлять других улыбаться. Я имею в виду именно способность – он излучалжизнерадостность, как некоторые женщины оставляют за собой след духов. Чудеснаяспособность, но, как и многие мои, не особо полезная в бою. Как один из Вброновкоролевы он был в относительной безопасности. Их не вызывают на дуэль простотак, потому что никогда не знаешь, не воспримет ли королева вызов какоскорбление лично ей. Не будь Гален стражем, он бы, наверное, погиб бы задолгодо моего рождения; но то, что он страж, обрекало его на вечное одиночество.Всегда хотеть и никогда не получать. Я взъярилась на отца за то, что он не далмне быть с Галеном. Это было единственное у нас серьезное несогласие. Годыушли, чтобы я поняла то, что понимал отец: почти все сильные стороны Галена –одновременно и его слабости. Сердечко у него золотое, но он иногда бывал почтичто политической обузой.

Гален прижался щекой к моей груди и потерся лицом. У меня намиг пресеклось дыхание, потом оно вышло вздохом.

Я провела пальцем его щеке, по полным мягким губам.

– Гален...

– Тс-с! – шепнул он.

Поднял меня за талию и поставил перед собой. Мои колениоказались у него на бедрах, лицо его прямо под моим. Пульс у меня в горлестучал почти болезненно.

Он медленно провел по мне руками вниз, опустил руки мне набедра. Я не могла не вспомнить прошлую ночь и Дойла. Гален сместил руки,постепенно раздвигая мне бедра, посадил меня на себя верхом. Я стараласьотодвинуться, оставить между нами немного места. Мне не хотелось так интимноощущать его тело – сейчас не хотелось.