Я послала Дженкинсу воздушный поцелуй и прошла мимо,опираясь на согнутую руку Баринтуса. Гален шел за нами, отбивая вопросырепортеров. Что-то из его слов доносилось до меня. Воссоединение семьи, домойна каникулы, тра-ля-ля, тра-та-та. Мы с Баринтусом смогли отойти от репортеровподальше, потому что Гален взял их на себя. И я могла спросить кое о чемсерьезном.

– Почему королева вдруг простила мне бегство?

– Зачем обычно зовут домой блудное дитя? – спросилон в ответ.

– Не надо говорить загадками, Баринтус, скажи просто.

– Она никому не сказала, что задумала, но ясно далавсем понять, что ты возвращаешься домой как почетный гость. Она что-то от тебяхочет, Мередит, что-то такое, что только ты можешь ей дать или для нее сделатьили для ее Двора.

– Что я такого могу сделать, чего не можете все вы?

– Если бы я знал, я бы тебе сказал.

Я наклонилась к Баринтусу, погладила его ладонью по рукесверху вниз и вызвала заклинание. Небольшое, вроде как завернула вокруг насклочок воздуха, чтобы шум отскакивал. Я не хотела, чтобы нас подслушали, а еслиза нами следит тот сидхе, то ничего подозрительного нет в том, чтобыотгородиться от репортеров.

– Что там Кел? Он собирается меня убить?

– Королева весьма настоятельно заявила всем, – онподчеркнул последнее слово, – что ты при Дворе должна быть в полнойбезопасности. Она хочет, чтобы ты была среди нас, Мередит, и явно готоваподтвердить свое желание силой.

– Даже против своего сына? – спросила я.

– Этого я не знаю. Но что-то между ней и ее сыномизменилось. Она недовольна им, а почему – никто не знает. Я бы рад был сообщитьтебе что-нибудь более конкретное, Мередит, но даже самые большие сплетницы приДворе на эту тему не распространяются. Все боятся рассердить королеву илипринца. – Он тронул меня за плечо. – За нами почти наверняка следят.И вызовет подозрение, если мы продержим это заклинание еще сколько-то.

Я кивнула и сняла заклинание, бросив его мысленно в воздух.Шум накрыл нас, и я ощутила напор толпы, в которую нам повезло не влететь,иначе бы заклинание разбилось. Конечно, я шла под руку с семифутовымсиневолосым полубогом, что помогает расчистить себе путь. Некоторые сидхеничего не имели против фейрифилов, но не Баринтус, и один взгляд его глаззаставлял почти любого шагнуть назад.

Баринтус продолжал говорить тоном, несколько слишкомжизнерадостным для его обычных слов.

– Мы тебя отвезем отсюда к бабушке. – Он понизилголос. – Хотя как ты добилась согласия королевы сначала посетить своихродственников, а лишь потом выразить свое уважение ей, я не знаю.

– Я потребовала прав девы, и поэтому, кстати, ты меняотвезешь в мой отель оставить вещи и переодеться.

Мы уже стояли у багажного конвейера, глядя, как пустаясеребряная лента идет по кругу.

– Среди сидхе никто не требовал прав девы уже сотнилет.

– Не важно, как давно это было, Баринтус, все равно этонаш закон.

Баринтус улыбнулся мне сверху:

– Ты всегда была очень умна, даже в раннем детстве, новыросла светочем интеллекта.

– И осторожности, не забывай этого, потому что безосторожности любой интеллект ведет к смерти.

– Цинично, но верно. Тебе действительно нас не хватало,Мередит, или ты радовалась свободе от всего этого?

– Без политики я вполне могла бы обойтись, но... –Я обняла его руку. – Тебя не хватало, и Галена, и... родина – это не то,что можно выбирать как хочешь, Баринтус. Она есть какая есть.

Он наклонился ко мне и шепнул:

– Я хочу, чтобы ты была дома, но мне будет там за тебястрашно.

Поглядев в эти чудесные глаза, я улыбнулась:

– И мне тоже.

Гален подскочил к нам, положил руку мне на плечи, другойобнял Баринтуса за пояс:

– Прямо большая счастливая семья!

– Не дурачься, Гален, – сказал Баринтус.

– Ну, – протянул Гален, – обломалинастроение. О чем это вы сговаривались у меня за спиной?

– Где Дойл? – спросила я.

Улыбка Галена слегка увяла.

– Он отбыл докладывать королеве. – Улыбкавернулась на место. – Теперь твоя безопасность – наша забота.

Что-то мелькнуло, наверное, на лице у Баринтуса или у меня,потому что Гален спросил:

– В чем дело?

Я посмотрела на сияющую зеркальную поверхность впереди.Дженкинс уже был за барьером, шел к конвейеру. И более-менее держалсяпятидесяти футов. То есть так, чтобы я не могла потребовать его ареста.

– Не здесь, Гален.

Гален тоже посмотрел и увидел Дженкинса.

– Он тебя на самом деле ненавидит?

– Да.

– Никогда не понимал его враждебности к тебе, –сказал Баринтус. – Когда ты была еще младенцем, он тебя терпеть не мог.

– То есть это что-то личное?

– Ты не знаешь, почему это для него настольколичное? – спросил Гален, и было что-то в его голосе такое, что заставиломеня отвернуться, не встретиться с ним взглядом.

За много лет до моего рождения моя тетка издала декрет, чтомы не имеем права перед прессой пользоваться нашими темными силами. Я толькооднажды нарушила это правило – в назидание Дженкинсу. Единственным мнеоправданием было то, что мне было восемнадцать, когда погиб мой отец. КогдаДженкинс выставил мою боль на потеху всему миру. Я вытащила из его разума самыежуткие его страхи и заставила их пройти у него перед глазами. Я заставила еговизжать и умолять. Потом бросила его дрожащим свернувшимся комом на обочинепроселочной дороги. Несколько месяцев он был добрее, мягче, потом вернулся сместью. Злее, резче, еще больше готовый на все ради материала. Он мне сказал,что остановить его я могу только одним способом – убить его. Я его не укротила,только обозлила. Дженкинс помог мне усвоить один урок: либо убей своего врага,либо не вяжись с ним.

Мой чемодан приехал по конвейеру одним из первых. Гален егоподнял.

– Карета вас ждет, миледи.

Я посмотрела на него. Если бы здесь был только Гален, я быеще поверила, но Баринтус не допускает выходок на публике, а карета – это былабы не последняя выходка.

– Королева Андаис послала за тобой личныйавтомобиль, – сказал Баринтус.

Я посмотрела на одного, на другого.

– Она послала за мной Черную Карету Ночной Охоты?Зачем?

– До темноты сегодня вечером, – объяснилБаринтус, – это всего лишь машина, лимузин. И то, что твоя тетя предложилаего тебе со мной в качестве водителя, есть великая честь, которую не стоитотвергать, не подумав.