Он погладил меня ладонями по шее, подложил их под затылок,запустил длинные пальцы мне в волосы, и невероятное тепло его рук обдало мнекожу.

Гален был из тех стражей, которые полагали, что уж лучшелегкие прикосновения, чем ничего. Мы с ним всегда танцевали на самом краю.

– Давно уже не было, Гален.

– Десять лет, как я тебя уже так не держал, –ответил он.

Семь лет с Гриффином, потом три года изгнания, и сейчасГален хотел начать прямо там, где мы остановились, будто ничего не изменилось.

– Гален, я не думаю, что это надо делать.

– А ты не думай, – ответил он, наклонился ко мнетак близко, что легкое дыхание могло бы соединить наши губы, и сила потекла изего рта как нить захватывающего дыхание тепла.

– Не надо, Гален. – Мой голос прозвучал спридыханием, но я говорила всерьез. – Не надо магии.

Он чуть отодвинулся, чтобы видеть мое лицо.

– Мы всегда так делали.

– Десять лет назад.

– Какая разница? – спросил он.

Он запустил руки мне под жакет и массировал спину.

Может быть, эти десять лет не изменили его, но они изменилименя.

– Нет, Гален.

Он посмотрел на меня в искреннем недоумении:

– Почему нет?

Я не знала, как это объяснить, не задевая его чувств. Янадеялась, что королева снова даст мне разрешение выбрать стража в качествеконсорта, как когда она разрешила отцу выбрать для меня Гриффина. Если япозволю вернуть то, что было десять лет назад с Галеном, он решит, что именноего я выберу. Я его любила и, может быть, всегда буду любить, но позволить себероскошь сделать его своим консортом я не могла. Гален – просто не тот мужчина.Мой консорт тут же лишится защиты королевы, как только выйдет из стражи. Мояугроза – недостаточная сила, чтобы защитить Галена, а его угроза и того меньшезначит, потому что он еще менее беспощаден, чем я. День, когда Гален станетмоим консортом, будет тем днем, когда я подпишу ему смертный приговор.

Только все это я ему объяснить не могла. Он никогда не могбы понять, как он опасен для меня – и для себя.

Я выросла и наконец-то стала дочерью своего отца. Что-томожно выбирать сердцем, что-то – головой, но если сомневаешься, отдайпредпочтение голове перед сердцем. Останешься живой.

Я склонилась над ним, стала слезать с его колен. Его рукисомкнулись у меня за спиной. Такой обиженный был у него вид, такой потерянный.

– Ты говоришь всерьез.

Я кивнула. Я видела по его глазам, как он пытается понять.Наконец он спросил:

– Но почему?

Я погладила его по лицу, по кончикам кудрей.

– Ох, Гален!

Его глаза выразили печаль, как выражали радость, илинедоумение, или любую эмоцию, которая им владела. Худшего актера в мире нет.

– Поцелуй меня, Мерри, в знак возвращения домой.

– Мы целовались в аэропорту, – напомнила я.

– Нет, по-настоящему, в последний раз. Пожалуйста,Мерри.

Надо было сказать "нет", заставить его отпуститьменя, но я не могла. Не могла сказать "нет" этому его взгляду, и,если честно, раз уж я решила никогда больше с ним так близко не быть, то мнехотелось этого поцелуя.

Он поднял ко мне лицо, я опустила к нему губы. У него онибыли такие мягкие! Мои руки нашли закругление его лица, взяли его в ладони. Онсплел пальцы у меня за спиной, осторожно погладил ягодицы, скользнул по бедрам.Осторожно потянул меня за ноги, я снова сползла вниз по его телу. На этот разон постарался, чтобы места между нами не осталось. Я ощущала, как он напряженнои твердо прижимается ко мне через штаны.

Это ощущение оторвало мои губы от его, исторгло стон измоего горла. Его руки гладили меня, охватывали ягодицы, прижимали меня теснее.

– Можно убрать пистолет? Он в меня впивается.

– Его можно убрать, только сняв портупею, –сказала я, и в моем голосе было то, чего не выражали слова.

– Я знаю, – ответил он.

Я открыла рот, чтобы сказать "нет", но вышло неэто. Было как серия решений: каждый раз я должна была сказать "нет",остановиться, и каждый раз не останавливалась. Мы растянулись на длинномкожаном сиденье, и большая часть нашей одежды, все наше оружие валялось наполу.

Мои ладони блуждали по гладкому простору груди Галена.Тонкая косичка зеленых волос бежала через его плечо, вилась поперек темной кожисоска. Я провела рукой по линии волос, уходящей посередине живота под крайштанов. И не могла вспомнить, как это мы оказались в таком виде. На мнеоставались только лифчик и трусы. Как я снимала брюки – не помню. Как будто нанесколько минут я отключилась, потом очнулась уже в таком виде.

Молния его штанов была расстегнута, я увидела зеленыеплавки. Мне хотелось с силой вдвинуть руку вниз по его телу. Так хотелось, чтоощущала его в руке, будто уже держала.

Никто из нас не пользовался силой – это было просто ощущениекожи на коже, прикосновений тел. Мы много лет назад и дальше этого заходили. Ночто-то было не так. Просто я не могла вспомнить что.

Гален наклонился, целуя меня в живот. Он пролизывал широкуювлажную полосу вниз по моему телу. Я не могла думать, а думать надо было.

Его язык играл на краю моих трусиков, лицо уткнулось вкружева, отодвигая их ртом и подбородком, опускаясь ниже.

Я схватила в горсть прядь зеленых волос и заставила егоподнять лицо, отвести от моего тела.

– Гален, нет!

Он скользнул по мне руками, подсунул пальцы под чашкилифчика, приподнял его, обнажив мне грудь.

– Скажи "да", Мерри, скажи, скажи"да"!

Он водил руками по моим грудям, сжимая их, гладя.

Я не могла думать, не могла вспомнить, почему этого делатьнельзя.

– Я не могу думать, – сказала я вслух.

– Не думай, – отозвался Гален, опустил лицо и сталнежно целовать мне груди, полизывая соски.

Я уперлась рукой ему в грудь, оттолкнула его. Он навис надомной, упираясь руками по обе стороны от меня, наполовину на мне.

– Что-то здесь не так. Мы не должны этого делать.

– Все так, Мерри.

Он опустил лицо к моим грудям, но я обеими руками уперласьему в грудь, продолжая от себя отталкивать.

– Нет, не так.

– Что же?

– Вот в том-то и дело, никак не вспомню. Не могувспомнить, Гален, понимаешь? Не могу вспомнить, а должна мочь вспомнить.