Я подошла к нему поближе и понизила голос, будто репортерымогли нас подслушать. Я не стала вызывать магию, чтобы скрыть наши слова,потому что, хоть я и не обнаружила этого, за нами могли наблюдать.

– Это слишком великая честь, Баринтус. Что происходит?Обычно мои родственники не обращаются со мной как с царственной особой.

Он посмотрел на меня и так долго молчал, что я подумала уже,что ответа не будет.

– Я не знаю, Мередит, – ответил он наконец.

– Поговорим в машине, – предложил Гален, улыбаясьи махая рукой репортерам.

Он подвел нас к автоматической двери. Лимузин ждал, похожийна гладкую черную акулу. Даже стекла были тонированы черным так, что внутриничего не видно.

Я остановилась на тротуаре. Эти двое прошли дальше.Остановились, обернулись ко мне.

– В чем дело?

– Я просто думаю, что могло бы заползти в машину, покамы были в здании.

Они переглянулись, посмотрели на меня.

– Машина была пустая, когда мы ее здесь оставили.

Баринтус был более практичен.

– Даю свое торжественное слово, что, насколько мнеизвестно, машина пустая.

Я улыбнулась ему, но не слишком радостно:

– Ты всегда был осторожен.

– Скажем так: я не даю слово насчет того, что мненеподвластно.

– Например, насчет капризов моей тетушки.

Он слегка кивнул, и волосы его колыхнулись переливчатымзанавесом.

– Разумеется.

Моя тетушка выбирать умела отлично. Трижды три по трителохранителей царственной особы. Двадцать семь воинов, преданных любомукапризу моей тетки. Из них двое, кому я бы поверила более всех, стояли рядом сомной. Андаис хотела, чтобы я чувствовала себя защищенной. Зачем? Никогда раньшеее не интересовало, чувствую я себя в безопасности или нет. Вспомнилисьнедавние слова Баринтуса. Королева хочет от меня чего-то, что только я могу ейдать или для нее сделать или для Двора. Вопрос был в том, что это за вещь,которую только я могу сделать? Навскидку я не могла придумать ничего, чтотолько я могла бы ей дать.

– Детки, в машину! – произнес Гален сквозь сжатыезубы.

Неподалеку стоял телевизионный фургон, застрявший в пробке,но он приближался. Если он подъедет и перекроет нам выезд, что уже раньшеслучалось, у нас будут неприятности посерьезнее моей паранойи. Как бы ни былаэта паранойя оправданна.

Баринтус достал из кармана ключи и нажал кнопку на брелоке.С шипением уходящего воздуха подскочила крышка багажника, будто была закрытагерметически. Гален положил туда мой чемодан и протянул руку за сумкой.

Я покачала головой:

– Я ее возьму с собой.

Он не спросил зачем – знал, а мог и догадаться. Я бы невернулась домой, не имея оружия больше, чем на себе.

Баринтус придержал для меня заднюю дверь.

– Телефургон сейчас подъедет, Мередит. Если мысобираемся – как это? – делать ноги, то сейчас самое время.

Я сделала полшага к двери – и остановилась. Обивка былачерной, все было черным. Слишком долгая была история у этого автомобиля, чтобыне заорали все парапсихические сигналы тревоги, которые у меня только есть.Сила из этой открытой двери ползла мурашками по коже, поднимала мне волоски наруках. Иногда он бывал Черной Каретой Ночной Охоты. Даже если никакие фокусынас внутри не ждали, это был предмет с дикой силой, и эта сила сейчас текла помне.

– Мерри, клянусь тебе Господом и Госпожой, –произнес Гален. Он протиснулся мимо меня и исчез в черноте автомобиля. Исчезсовсем, потом показался снова, протягивая мне бледную руку.

– Мерри, он не укусит.

– Обещаешь? – спросила я.

– Обещаю, – ответил он с улыбкой.

Я взяла его за руку, и он притянул меня к открытой двери.

– Только я не обещал, что я не буду кусаться.

Он втянул меня в машину, и мы оба засмеялись. Хорошовернуться домой.

Кожа обивки вздохнула почти по-человечески, когда яустроилась на сиденье. Панель черного стекла закрывала нам вид на Баринтуса.Будто в черной космической капсуле. Напротив нас в маленькой нише стоялосеребряное ведерко. Два хрустальных бокала, поставленные в углубления дляустойчивости, ждали, чтобы их наполнили. За вином находился подносик скрекерами и чем-то, с виду похожим на икру.

– Это твоя работа? – спросила я.

Гален покачал головой:

– Даже жаль, что не моя, хотя я бы знал, что икруставить не надо. У тебя плебейские вкусы.

– Ты ее тоже не любишь.

– Так и я тоже плебей.

– Ну уж нет, – не согласилась я.

Он обласкал меня улыбкой, согревшей с головы до ног. Потомулыбка погасла.

– Я заглянул назад, когда мы отъезжали. – Он пожалплечами в ответ на мой взгляд. – Я согласен, что королева ведет себястранно, и хотел удостовериться, что за этим черным стеклом нет сюрпризов.

– И?..

Он взял бутылку:

– И вот этого там не было.

– Точно не было? – спросила я.

Он кивнул и отодвинул салфетку, чтобы прочесть этикетку навине. Прочел и тихо присвистнул.

– Это из ее личного запаса. – Гален показалбутылку мне осторожно, потому что вино было открыто, чтобы дышало. – Кактебе мысль попробовать тысячелетнего бургундского?

Я покачала головой:

– Я не буду есть или пить ничего, что этот автомобильмог нам подложить. Нет, спасибо, – похлопала я машину по обивке. – Нехочу никого обидеть.

– Это может быть дар королевы, – сказал Гален.

– Тем более есть смысл его не пить, – ответилая. – Хотя бы пока не разберусь, что происходит.

Гачен посмотрел на меня, кивнул и поставил вино обратно введерко.

– Трезвая мысль.

Мы устроились на кожаных сиденьях. Молчание казалосьтяжелее, чем должно быть, – будто кто-то слушает. Я готова была поверить,что слушает сам автомобиль.

Черная Карета – один из предметов у фей, имеющий своюэнергию, свою жизнь. Он не был, насколько нам известно, создан кем-то из известныхнам фейри или древних богов. Просто он существовал столько, сколько помнил себякаждый из нас. Шесть тысяч лет и далее. Конечно, тогда это был черный фаэтон супряжкой вороных коней. Это не были кони сидхе, они вообще будто несуществовали до наступления темноты. А тогда они возникали сгустками черноты спустыми глазницами, которые наполняло лепрозное пламя, когда их запрягали вфаэтон.