из которых включал воинские контингенты минимум одного государства среднего уровня и нескольких малых.

Эти преобразования свидетельствуют о победе военной целесообразности над политическими трениями. Подчинение малых государств большим в рамках корпусной системы ни в коем случае нельзя считать достижением. После обмена сердитыми обвинениями, провоцировавшегося спорами вокруг оккупационной политики, было бы удивительно, если бы сохранилась географическая компактность и однородность в комплектовании корпусов. Единственно разумным политическим решением стало придание корпусов из Саксонии Северной армии вместо более близкой географически армии Силезии под командованием Блюхера, которая слишком легко могла стать для саксонцев школой прусского подданства. Но даже в этом случае вряд ли стоит утверждать, что пострадала боеспособность войск.

Гораздо труднее было заставить государства Рейнского союза смириться с властью Центрального административного совета, который наделили полномочиями в наборе военнослужащих, снабжении, медицинском и тыловом обеспечении войск. Многие из полномочий, которых Штейн тщетно добивался в Лейпциге, теперь он приобрел в ворохе протоколов и конвенций, подписанных во Франкфурте. Набор солдат был поручен генеральному комиссару по вооружениям. На этот пост Штейн посадил прусского полковника Рюле фон Лилиенштерна, публициста-патриота, который привел в свое учреждение националистических писателей. Среди них были и возвышенные натуры, такие, как поэт Максимилиан фон Шёнкендорф, но встречались также неотесанные представители черни, вроде отца Йахна, которого презирал даже Штейн.

Набор на армейскую службу не представлял особых трудностей. В большинстве случаев требовалось лишь внесение незначительных коррективов в законы о воинской повинности, чтобы привести их в соответствие с нормой соглашений о двух процентах призывников от численности всего населения, направляемых в армии союзников. Достаточно было также упразднить права на откуп от поставок воинских контингентов и освобождения от воинской службы, действовавшие в Рейнском союзе. Этот вклад суверенов в военные усилия коалиции, хотя и обременительный, все же отставал от весьма напряженной трехпроцентной квоты Пруссии, о чем ни Штейн, ни Харденберг не забывали напоминать. Комплектование ландвера оказалось более утомительным занятием. Эту организацию, активный резерв для обывателей от 18 до 40 лет, годных к воинской службе, суверены, привыкшие к кабинетным войнам, недолюбливали, тем более что Штейн навязывал им копирование новой прусской системы военной подготовки, являющейся изобретением великих реформаторов. Но более всего государства, расположенные между двум центральными державами, – промежуточные государства – ненавидели условия соглашений, навязывавшие им комплектование ландштурма, что опять же исходя из прусской практики обязывало всех мужчин, не связанных с военной службой, участвовать в оборонительных мероприятиях и нести гарнизонную службу внутри страны. Милитаризация населения подобным способом была сама по себе нежелательной, но хуже всего было то, что Лилиенштерн формировал ландштурм на общегерманской основе, совершенно игнорируя власти конкретного государства. Он образовывал военные округа, не считаясь с государственными границами, лично назначал командующих округами и поощрял участие населения в выборах местных военных комитетов. Другое подразделение ведомства – генеральный комиссариат – осуществляло примерно аналогичную программу, направляя своих представителей в разные государства для сбора продовольствия, организации поставок пороха с пороховых заводов, учреждения военных госпиталей и разработки общегерманской униформы для полиции.

Поводов для конфликтов было предостаточно, и многие из них в последующие месяцы реализовывались. Германские государства вовсе не были бессильны, ибо Лейпцигская конвенция гарантировала защиту их учреждений. Они жаловались на чрезмерность военных и финансовых квот, на поведение «иностранных» войск на своей территории и действия союзной военной полиции. В одном случае Бавария наотрез отказалась от медицинского обеспечения небаварских войск. Жаловались даже аннексированные князья на то, что в районах, где осуществлялось прямое правление Центрального административного совета и где можно было бы восстановить их права, ничего не предпринималось. Штейн игнорировал их жалобы и язвительно укорял их за то, что они ставят интересы восстановления своих владений выше обязанностей собирать налоги, осуществлять набор солдат и участвовать в войне союзников с оружием в руках.

Причиной большинства конфликтов был ландштурм, чреватый зловещими революционными последствиями. Такой вывод напрашивался тем более, что фанатичное рвение в организации ландштурма Штейна и Лилиенштерна нельзя было объяснить лишь стремлением повысить боеспособность союзников. Когда в феврале 1814 года Штейн пригрозил наконец убрать правительства, которые не выполняют свои квоты, это выглядело так, словно он предпринимает последнюю отчаянную попытку свергнуть «ничтожных деспотов» и реорганизовать третью Германию по своему вкусу. В конце концов он был вынужден отступить. Прежние успехи Меттерниха лишили его многих эффективных средств достижения цели, но задолго до Уинстона Черчилля он усвоил урок: нельзя осуществлять великие дела, занимая второстепенный пост. В неразберихе, порождаемой войной и быстрым течением событий, Штейн мог действовать самостоятельно и приобрести полномочия гораздо более обширные, чем предназначались ему ранее. Однако приближалось время, когда барон должен был предстать с докладом перед министерским комитетом, которому он был во всем подотчетен. Штейн мог влиять на Баварию, Вюртемберг и Ганновер через обычные дипломатические каналы; когда же ему не удалось убедить их присоединиться к системе ландштурма, то уступки другим германским князьям уже не казались ему невозможными. В конце концов он согласился снять командующих военными округами в Бадене, Гессен-Дармштадте и Нассау, а также позволить занять эти посты самим суверенам. Таким образом, его мечты о монолитном национальном гиганте улетучились.

С чисто военной точки зрения провал формирования национального ландштурма оказал незначительное воздействие на исход войны. Мало оснований верить в то, что массовая армия, задуманная Штейном, показала бы себя в войне лучше, чем полупрофессиональные воинские формирования, которые вынесли на своих плечах основное бремя войны. На севере, где поощрялось формирование добровольческих отрядов и раздувался патриотизм, набор рекрутов среди населения не выглядел впечатляющим и основную роль в боевых действиях играли регулярные войска. Бывшие подопечные Наполеона воевали достойно, хотя, возможно, и без особого героизма. К концу войны армии и ландвер германских государств достигли 165 тысяч человек, а ландштурм в том виде, в каком он сформировался, имел численность вдвое большую. Кронпринц Вюртемберга проявил себя наиболее способным из командующих союзными войсками. В любом случае войска, созданные союзниками во Франкфурте, более чем уравнялись в силе с армией новобранцев, сформированной примерно в то же время решением французского сената.

Однако интерес Меттерниха к немецким воинским контингентам был вызван не столько их боевыми качествами, сколько их ролью в европейском торге, начавшемся с Франкфурта. Биндер и Шварценберг выполняли свои обязанности на должном уровне. Насколько же достойным был этот уровень, станет ясным, когда мы обратимся к делам, находившимся под личным контролем Меттерниха, вернее, князя Меттерниха, потому что через несколько недель он стал привыкать к своему новому титулу, так же как и мы.

Глава 9

Германия и Европа

Немалое