– Служба такая, – без тени улыбки ответил участковый, – менягосударство поставило людям помогать.

В коридоре я вновь схватилась за телефон. КалистратаЕгоровна – дама преклонных лет, вполне вероятно, что уже ничего не помнит. Новдруг у старушки не полный склероз и она объяснит мне, каким образом Раисапревратилась в Сашу и кто такая женщина, появившаяся в нашем доме под именемгоспожи Кутеповой.

– Алло, – звонко раздалось из мембраны.

Очевидно, трубку сняла внучка.

– Деточка, позови бабушку.

– Какую? – хихикнул голосок.

– У тебя их много?

– Вообще говоря, – мило пояснила девочка, – ни одной неосталось, обе умерли…

Да, вот жалость-то. Впрочем, этого следовало ожидать.

– …одна в девятьсот тринадцатом, а другая в девятьсотдесятом, – закончила девочка.

– Когда? – воскликнула я.

– Матушка моя в сорок девятом преставилась, – как ни в чемне бывало частила она.

– Простите, – я прервала поток слов, – позовите КалистратуЕгоровну, она жива?

– А что мне сделается? – удивился голосок. – Кряхчупомаленьку.

Да уж, бабуся разговаривает таким звонким тоном, что оторопьберет. А многие врачи уверяют, что тембр и сила голоса – первейший показательвашего здоровья.

– Вас беспокоит журнал «Космополитен», – брякнула я и тут жепожалела.

Вряд ли бабушка знакома с этим изданием, надо было назватьсякорреспонденткой «Работницы» или «Здоровья». Но бабушка пришла в восторг.

– О, очень люблю его листать по вечерам, одно жаль, отчегоне печатаете моду для женщин средних лет?

– Мне хотелось бы к вам подъехать, когда можно?

– Взять интервью? – оживилась Калистрата Егоровна. – Но всепро меня давным-давно забыли!

– Что вы, – лицемерно воскликнула я, – еще помнят! Сейчасможно? Не поздно?

– Душенька, в самый раз, в моем возрасте, в преддвериивечного покоя, следует поменьше спать, – кокетливо ответила бабуля.

Холл квартиры Калистраты Егоровны был завешан пожелтевшимиафишами «Заслуженная артистка РСФСР, лауреат конкурса чтецов Сазонова…»

– Давно это было, – закатила сильно накрашенные глазахозяйка, увидав, что я изучаю настенные украшения, – я теперь плюсквамперфектум, а когда-то была… Сюда, сюда…

Маленькая, юркая, с абсолютно седыми, но модно постриженнымиволосами, она белой мышкой скользнула в комнату и захлопотала около большогокруглого стола, накрытого свисающей до полу скатертью.

– Садитесь, голубушка.

– Какой у вас голос! – восхитилась я. – Хоть сейчас насцену!

– Да уж, – рассмеялась Калистрата Егоровна. – Господьнаградил, а я подарок использовала, Колонный зал запросто озвучивала, безмикрофона. Моя литературная композиция по Твардовскому была в тысяча девятьсотсемьдесят пятом году признана лучшей на концерте, посвященном тридцатилетиюнашей Победы над фашизмом. В зале сидело правительство. Мне так аплодировали!Овации! А потом пригласили в ложу, и лично Леонид Ильич Брежнев поцеловал мнеруку, высказывая восхищение. Уж, поверьте, Брежнев знал толк в красивыхженщинах и очень ценил таланты. В тот день на мне было синее платье… Душенька,а почему вы ничего не записываете? Все журналисты сидят с блокнотами.

Я вытащила мобильный и положила на стол.

– Вот, он включен.

– Но это же телефон! – удивилась Калистрата Егоровна.

– В него встроен диктофон, – выкрутилась я, – очень удобно,вместо двух вещей носите в сумочке одну!

– Прогресс идет вперед семимильными шагами, – восхитиласьбойкая старушка и принялась описывать концертный наряд.

Речь ее, безукоризненно правильная, плавная, текла словноглубокая река, торжественно несущая свои воды мимо крутых берегов. Через пятьминут я впала в странное состояние: то ли сон, то ли явь. Вроде сижу соткрытыми глазами, а сил нет никаких, красивый голос хозяйки опутал меня сголовы до ног, хотелось покачиваться в такт его легким колебаниям. Наверное, теже ощущения возникают у змеи, когда факир играет на флейте. Понимая, что сейчасзасну, я огромным усилием воли стряхнула оцепенение и спросила:

– Наверное, ваши родители были актеры?

– Ну что вы! – воскликнула Калистрата Егоровна. – В прежниевремена профессия актера считалась стыдной. Папенька мой работал инженером, амаменька вела домашнее хозяйство. Родители рано умерли, мы с сестройАполлинарией остались сиротами, сами пробивались в жизни. Поля, к сожалению,особого успеха не добилась, она была младше меня на десять лет, оченьизбалована, знала лишь одно слово: «Хочу». Когда матушка умерла, я пыталасьПоле заменить ее, но она не слушалась, учиться не желала… Ну и каков результат?Вышла замуж за совершенно не подходящую личность – Сергея Кутепова, уехала изМосквы в богом забытое место Вяльцы, нарожала детей, обабилась, жила в нищете ирано умерла.

– Вы, наверное, дружите с племянниками. – Я осторожноприступила к самой интересной теме.

Калистрата Егоровна поджала губы.

– Мне господь детей не дал, но, глядя на то, что получилосьу Полины, честно говоря, радовалась. Хотя, с другой стороны, ну кто могродиться у лентяйки и мужчины, возомнившего себя философом? Сергей полагал, чтоон Сократ, имел в кармане диплом МГУ, писал какие-то статьи в научные журналы ивечно говорил о своей гениальности… Мальчик Родион получился ничего. Поступил винститут, здесь, в Москве, выучился, работал, женился… Но мы с ним особо связине поддерживали. Когда он студентом был, я по гастролям моталась, времени не точто на племянника, на родного мужа не оставалось. Родя ко мне пару разприходил, чайку попить. Супруг мой начал было ему деньги совать, но я сразупресекла ненужную инициативу. Ничто так не портит молодых людей, какблаготворительность. В жизни нужно добиваться всего самому. Но Родион выбился,а вот Раиса…

Калистрата Егоровна тяжело вздохнула.

– Много она мне горя принесла…

– Вы дружили?

– Я ее облагодетельствовала, – возмутилась старушка, – вот,послушайте, как обстояло дело…