– А можно ли вообще научиться этому? – робко спросила яСтасика. – Хотя бы на дилетантском уровне?

– Ну-у… – Стасик тянул время и выразительно смотрел наЛапицкого, – в принципе можно. Пара-тройка мастер-классов…

– Фирма оплачивает, – хмуро сказал Лапицкий.

– Можете не платить, просто негативы отдайте, вы давнообещали, – собравшись с духом, сказал Стасик.

– Опять за свое, – ласково пожурил Стасика Лапицкий:видимо, они продолжали какой-то тягостный извечный разговор, – говорю же тебе,ничего не случится, у меня как в швейцарском банке. Сдавать тебя не в моихинтересах. Ты в полной безопасности.

– Ага. Как голый в лунном свете в стае волков.

– Это мы-то волки? Да мы агнцы Божьи, – откровенноиздевался Лапицкий. – Натаскаешь девочку, – вернемся к разговору. Может быть…

– Вы же врете. Вы опять врете. Обманываете сироту,бывшего детдомовца.

– Я вру – это мое право. А ты надейся – это твое право.Ну что, берешься за нашу многостаночницу? Сделаешь из нее суперженщину?

– Суперженщин нет.

– Вот только не надо проявлять свой гомосексуальныйшовинизм, не пугай представительниц прекрасного пола. Уговорились?

– Опять руки выкручиваете!

– Я же говорил тебе – бери деньгами…

Стасик согласился.

Согласились и все остальные.

«Курс созревания гейши», как называла его я, или «Курсмолодого бойца», как называл его Лапицкий, был самым странным и самымприхотливым курсом наук, которые когда-либо кому-либо приходилось изучать. Отменя не требовалось ничего: ни инициативы, ни высказывания собственного мнения.Мне нужно было только подчиниться чужой воле, чужому высшему разуму,отработанной до автоматизма системе. Внешность не все, терпеливо объяснял мнеЛапицкий (от этой прописной истины я сходила с ума, неужели он считает меняконченой дурой, которая не понимает этого?). Ты – не самая сногсшибательная,тебя зовут не Линда Евангелиста, а даже, если бы и звали, подретушированнаякрасота слишком скоропортящийся товар, чтобы на него положиться. Сезон внешнейпривлекательности, также как и сезон дождей в тропиках, не длится вечно: онможет привлечь, но не может удержать. Тем более тех людей, досье на которых ячитала. Заманить их формой носа и размером груди было невозможно, они всостоянии купить любую комбинацию глаз, волос и ямочек на щеках.

Несколько недель меня натаскивали профессиональныепсихологи. В их задачу не входило дать базовые знания, скорее это былиприкладные, утилитарные вещи. Я стала разбираться во многих вещах, о наличиикоторых даже не подозревала. Примерно столько же времени заняло обучениекомпьютерным азам – здесь мне было труднее, я почти физически ощущалаизвестковые отложения на обветшавших стенках мозга, я тихо ненавидела себя засвою тупость. Но они были терпеливы, все эти предупредительные, похожие друг надруга мужчины и женщины. В конечном итоге я усвоила и это и только одного немогла понять: если верить покойному Эрику, Анна уже имела дело с компьютером,так почему он показался мне вначале китайской грамотой? Или это прихотливаяпамять, о которой я уже стала забывать, снова сыграла со мной злую шутку?..

За месяц меня научили многому: мгновенно простраивать линиюповедения, мгновенно отвечать на любые реплики, пить огромное количество водкии не пьянеть, читать по губам и даже заниматься любовью всеми доступнымиспособами. Это было самым циничным и самым захватывающим мероприятием.Россказни Эрика о моей интуитивной вулканической сексуальности меркли передтем, что демонстрировали два прикрепленных ко мне инструктора – парень идевушка, оба аспиранты какого-то медицинского вуза. Секс был для них полигономдля исследований, кропотливо проводящимся научным экспериментом, не больше.Александр и Александра, именно так их звали, – ин и янь, сиамские близнецысовокупления – были помешаны на проблемах секса. Мне казалось, что они знают обэтом все, они считают секс голой наукой, равной по стройности и закономерностивысшей математике. Александр и Александра разрабатывали свою собственную теориюудовольствий, традиционный цивилизованный секс интересовал их мало. Ониобъездили самые недоступные, самые дикие уголки мира – от Тибета до Южной иСеверной Америки – с одной лишь целью: изучить достижение высшего сексуальногонаслаждения. «Камасутру» и китайские эротические трактаты они считали махровойи закостенелой догмой. На ту же свалку были отправлены застенчиво-разнузданныеяпонские и тайские сексуальные традиции. Похоже, что и азиатский секс со всейего цветистостью и вычурностью был для них слишком пресным. Куда больше ихпривлекали игрища и забавы индейских племен, особенно шусвапов и кер-д'ален.Именно там сладкую парочку научили, используя определенные точки эрогенных зон,вводить друг друга в состояние бесконечного сексуального взлета с совершеннонепередаваемыми ощущениями. Это состояние было сродни наркотическойзависимости, и злоупотреблять им было смерти подобно. За месяц подобных тренировокчеловек превращался в живой труп. Но этот плачевный финал мало интересовал и ихи меня. Главным было быстрое достижение результата. Благодаря стараниям обоихинструкторов я превратилась в адскую секс-машину, до поры до времени мирностоящую в гараже.

Никто не учил меня разбираться в ядах, метать ножи и кластьпули одна в одну в самое сердце мишени, тем более что и тир, и татами вспортивном зале – с легкой руки капитана Лапицкого – я уже проходила. Вместоэтого я прочла массу литературы по политологии, психологии и смежнымдисциплинам. Отчаявшись найти там что-то человеческое, я купила на развалеБернарда Шоу, и все то крохотное свободное время, что было у меня междувечерней чисткой зубов и постелью, читала «Пигмалион». Нет, я не пыталась найтисходство между собой и Элизой Дуллитл, с тем же успехом можно было искатьсходство с собой настоящей Галатеи. Я просто пыталась понять, почему я таклегко позволила кому-то наполнить мое пустое тело новым содержимым.

От обилия информации, от ежедневного – без намека навыходные – натаскивания я безумно уставала, я валилась в кровать какподкошенная и отказывалась просыпаться по утрам. Виталику, все это времяпо-бабски опекавшему меня, пришлось даже взять запасную пару ключей и подниматьменя с постели приличной порцией холодной воды.

К апрелю подготовка – если это можно было назватьподготовкой – завершилась. Об этом сообщил мне капитан Лапицкий, почтительносклонив к правому плечу круглую голову:

– Завтра ты отдыхаешь, девочка. Уходишь в краткосрочныйзаслуженный отпуск. Ты готова. Во всяком случае, тесты это показывают.

– Что я должна делать?

– Ничего. Ждать.

– Как долго?

– Как придется. Не думаю, что очень долго. Неожиданнопервый день отдыха показался моему привыкшему к нечеловеческим нагрузкам мозгунастоящим кошмаром. От нечего делать я напоила до бесчувствия приставленного комне Виталика и за полдня так обработала его, что он оказался готов бросить своехлебное непыльное местечко и отправиться за мной куда угодно. Вот толькоприменить последнюю степень устрашения – сексуальную атаку на сдавшегося идеморализованного врага – я не решилась, справедливо полагая, что потом нерасплююсь со своим непосредственным начальством. От Виталика же я получилаинтересные сведения о самом Лапицком. В любом другом случае я не получила бы ихот умеющего держать язык за зубами шофера никогда. Я узнала, что Лапицкий всвое время был уволен из правоохранительных органов с туманной формулировкой«неполное соответствие служебным обязанностям». За этой формулировкой вскрыласьдовольно любопытная история: нет, он не рукоприкладствовал на допросах, невыламывал ребра и не бил по почкам, он был корректен, иезуитски корректен, ноего изощренные психологические ловушки и страсть к инсценировкам довели троихподозреваемых до самоубийства. Причем с одного из троих впоследствии были снятывсе обвинения, он оказался невиновным человеком. Хотя сам – стараниямиЛапицкого – настолько поверил в свою причастность к двум умышленным убийствам,что перед тем, как повеситься, написал покаянную записку, где всю вину взял насебя. У капитана практически не было женщин, когда-то он был женат, но женапогибла при невыясненных обстоятельствах. Поговаривали, что он сам приложил кэтому руку. У него была только одна слабость, о которой я уже знала, – горныелыжи. Причем он выбирал самые опасные, заведомо смертельные маршруты – и всегдапроходил их. От Виталика я узнала еще одну интересующую меня подробность: майорМарилов действительно был другом капитана, более того, он был его единственнымдругом. Я оценила мужество покойного Марилова по достоинству, – тот же Виталиксказал мне, что капитан негласно слывет в кругах подчиненных прокаженным: тенемногие, кто отваживался войти в заболоченную душу капитана, рано или позднопогибали. Вокруг капитана простиралась выжженная земля. И это заставляло его,лишенного вещей, которые наполняют смыслом жизнь любого человека, фанатичнослужить идее, которую он считал единственно верной. Его почти унизительноезвание совершенно не соответствовало той роли, которую он играл во многих,действительно серьезных операциях. Впрочем, капитан отнюдь не был абсолютнымзлом, скорее наоборот: при всей его изворотливости и трезвом уме, привыкшемвести игры на выживание, в нем было и нечто беззащитно-мальчишеское. Явспомнила отвратительную сцену на даче Кудрявцева и потом в приемном покоеклиники: там капитан не выглядел такой уж безупречной машиной. И у него былипроколы. Я вдруг подумала о том, что с самого начала была нужна капитану: ябыла идеальной фигурой – подловатенькое, вымазанное в крови прошлое, которымтак удобно шантажировать; полное беспамятство, которым так легкоманипулировать; подвернувшаяся кстати пластическая операция, которая сделаламеня совершенно неузнаваемой для людей, которые сталкивались со мной раньше.Сломленная физически, в жалком больничном халатике, со шлейфом убийств заспиной, – чем не материал для лепки? Да, я была нужна ему для всех егочестолюбивых ассенизаторских игр, иначе он просто придушил бы меня, как таксамышь-полевку: не нужно забывать, что Олег Марилов был его единственным другом.Последним другом, если верить пафосу сентиментального Виталика. А ведь он так ине поверил в мою непричастность к гибели Марилова, он выжидал, когда я ослаблюбдительность и откроюсь. Лапицкий вполне мог довести меня до самоубийства,потеряв самое себя, я была к этому готова, но он не сделал этого. Долг дружбыоказался слабее преданности делу, и только поэтому я жива. Но он не забыл и непростил. И я не забыла и не простила… И в то же время чувствовала, что у менянет человека ближе капитана. Я даже стала испытывать к нему чувство странного,почти болезненного влечения. Он совсем не привлекал меня физически, скореевсего это был совсем не мой тип мужчины: простецки круглая голова, массивныйподбородок, чересчур тяжелый для всего остального тела, не очень-товыразительная внешность (я с тоской вспомнила Эрика и Фигаро, мальчиков,созданных для изысканных плотских утех). И в то же время я хотела его всебольше и больше, я с трудом подавляла в себе желание затащить его в постель.Теперь, вооруженная знаниями, которые открыли мне эротические божки Александр иАлександра, я была опасна даже для капитана Лапиикого. И в этом странномчувстве к нему было меньше всего любви, скорее наоборот: я просто обязана былаотплатить ему за все, я просто обязана была подмять его под себя. Но он понялэто гораздо раньше, чем я, он успел подготовиться. Теперь его посещения сталиредкими, он отделывался лишь телефонными звонками.