После ужина Дурнев повеселел настолько, что у него появилосьжелание пообщаться со своей годовалой дочерью. Пенелопа, или Пипа, как нежнозвали ее родители, унаследовала от мамы сдвинутые бровки и фигуркучемоданчиком, а от папы глазки в кучку, оттопыривающиеся уши и редкие белесыеволосы. Разумеется, Дурневы души в ней не чаяли и считали свою Пипу первойкрасавицей в мире.

Наследница рода Дурневых сидела в манеже и сосредоточенноразламывала куклу. Три обезглавленных пупса уже валялись на полу, а их головыбыли насажены на украшавшие манеж штырьки от погремушек.

– Какая умничка! Директором будет, как папуля! –умилился Дурнев.

Он наклонился над манежем и сделал попытку поцеловать Пипу вмакушку. Дочь правой рукой ухватила папу за волосы, а левой с зажатой в нейпластмассовой лопатой стала перепиливать папе шею, явно собираясь сотворить сним то же самое, что и с куклами.

– Лапочка! Чудный ребенок! – пропыхтел папуля.

Он с трудом высвободил свои волосы и на всякий случай отошелподальше от манежа, где до него было не достать и не доплюнуть. Пипа с силойметнула лопату ему вслед, но попала всего лишь в вазочку на телевизоре,немедленно, с величайшей готовностью брызнувшую осколками.

– Ой, какая сильная у нас дочурка! Какая меткая! –восторженно взвизгнула Нинель.

– Осторожно... Она снимает ботинок! – предупредилДурнев, на всякий случай закрывая голову руками, чтобы увернуться от этогодовольно тяжелого снаряда.

В этот миг в квартиру вдруг позвонили. Звонок, обычно ехиднопищавший, издал теперь громкую, почти торжествующую трель. Дурнев и его супругаразом вздрогнули.

– Ты кого-нибудь ждешь, крысик? – спросила Нинель.

– Нет, никого. А ты?

– И я никого... – ответила Нинель, вслед заГерманом пробираясь к «глазку».

Пипа метнула им вслед ботинок, но шнурок захлестнулся у неевокруг кисти, и ботинок, отскочив, ударил ее по носу. Пипа заревела, какпароходная сирена.

Тем временем Герман выглянул в «глазок». В «глазке» никогоне было видно, хотя звонок, не умолкавший ни на секунду, продолжал настойчивотребовать, чтобы открыли.

– Эй, кто там? Предупреждаю: я не люблю этихшуток! – рявкнул Дурнев и, вооружившись молотком, выглянул на площадку.Внезапно лицо у него стало как у старушки, которая по ошибке вместо пуделяпогладила нильского крокодила.

Перед дверью, едва помещаясь на узкой площадке, лежалогромный футляр для контрабаса. Футляр был исключительно старый, обшитыйснаружи очень толстой шершавой кожей, чем-то смахивающей одновременно и начешую. Будь Герман Никитич немного эрудированнее или имей привычку, к примеру,перелистывать книги, он легко бы сообразил, что такую кожу художники всегдаизображают у драконов. Кроме того, к выпуклой ручке футляра контрабаса былаприклепана небольшая медная бирка, полустершиеся буквы на которой гласили:

«...sbebnye ...trumenty maga Feo...: barabany, ...trabasyidr.».

Но у Дурнева не было ни малейшего желания разглядывать нифутляр, ни тем более бирку на нем. Он смекнул лишь, что ему на порог подкинулибольшой и крайне подозрительный предмет и тот, кто его подкинул, скорее всегосейчас убегает.

Теряя тапки, Герман Никитич неуклюже перескочил через футляри, выскочив на лестницу, заорал в гулкую пустоту:

– Эй вы там! Эй! А ну забирайте вашу подозрительнуюштуковину – я звоню в милицию! Нечего мне бомбы подбрасывать!

На его крик никто не отозвался. Лишь на миг Дурневу,просунувшему голову между перилами, почудилось, что несколькими этажами нижемелькнула тень. Затем хлопнула наружная дверь, и все стихло. Директор фирмы«Носки секонд-хенд» сообразил, что пройдохи, подкинувшие ему загадочнуюштуковину, сбежали.

Выкрикнув еще пару угроз, Герман Никитич зашлепал назад.Футляр был на прежнем месте. Не доходя до него нескольких шагов, Дурнев приселна корточки и подпер голову ладонями.

– Нинель, Нинель, иди сюда – смотри, что намподбросили! – жалобно позвал он.

Из квартиры выглянула круглая щекастая голова его супруги. Вруке Нинель сжимала сковороду «Тефаль», захваченную с той же целью, с которойее муж вооружился молотком.

– Смотри-ка, футляр! – удивилась она.

– Не вздумай дотрагиваться! Там наверняка бомба! –взвизгнул Герман Никитич.

В этот момент из футляра донесся странный звук. Дурневырешили, что это тикает часовой механизм.

– Сейчас рванет! Ложись! – заорал руководительфирмы «Носки секонд-хенд» и быстро стал отползать. Его супруга плюхнулась налинолеум, прикрывая голову сковородой «Тефаль».

Но ожидаемого взрыва не последовало. Вместо этого из футлярараздался требовательный детский плач. Изумленно переглядываясь, Дурнев и егосупруга подползли к футляру. Щелкнул старый замок, крышка откинулась...

– А-а! Ты видел? Это ребенок! – воскликнулаНинель, сталкиваясь лбом со своим супругом.

– Лучше бы бомба! – простонал Герман Никитич.

В футляре, на заботливо подстеленном красном одеяле, лежаламаленькая девочка с кудрявыми волосами. На кончике носа у нее была небольшая, сгречневое зерно, родинка. Малютка только что проснулась и теперь громко плакалаот голода, энергично барабаня ручками и ножками по футляру контрабаса. Нинельбрезгливо поморщилась:

– Нет, я не возьму ее к себе домой! Вдруг онакакая-нибудь заразная? Даже наверняка заразная! Посмотри на это подозрительноепятно на носу! Да меня передернет от омерзения, если она окажется в однойкроватке с Пипой. Но и бросить ее здесь мы тоже не можем. Соседи сбегутся...

– О, разумеется, мы ее не бросим! Мы же гуманные люди!Сдадим девочку в дом ребенка, а когда подрастет – ее отправят в детдом! Там ееобучат красить заборы, мести улицы и еще сотне замечательных профессий! –бодро сказал Дурнев.

Собрав разлетевшиеся по площадке тапки, он уже зашлепал ктелефону, как вдруг его жена воскликнула:

– Смотри, крысик, тут письмо! Вот оно, привязано уребенка к запястью!.. Да не размахивай ты руками, маленькая лягушка, я всеравно его заберу!

Наклонившись, Нинель брезгливо высвободила конверт. В негобыла вложена фотография, взглянув на которую Герман Никитич покрылсябисеринками пота. На фотографии были сняты два мальчика – один белесый, тощий,с кислым и злым лицом, а другой задумчивый и грустный, с большим носом и рыжимикудряшками.