Странно, но Никита оказался тем немногим, что Корабельникоffоставил при себе. В жизни главы компании вообще было мало личного: бесконечнаяработа, бесконечные поездки, масса деловых контактов, иногда (не чаще раза вмесяц) — казино. В казино Корабельникоff не особенно рисковал, и максимум, чтомог себе позволить, — так это проигрыш в двести долларов. Впрочем, он ипроигрывал-то редко, и ставки делал без всякого азарта. Зачем ходить в такомслучае в казино — Никита не понимал. Зато было понятно другое — посещениедорогих ресторанов; но даже это Корабельникоff делал через губу — рестораныбыли частью работы, местом, куда можно привести людей, в которых тызаинтересован. Любимого кабака у него тоже не было. Скоро, очень скоро, Никитапонял, что Kopaбeльникoffa вообще мало что интересует — даже собственноепроцветающее производство. Что весь этот каторжный,полуинтеллектуальный-полуфизический труд, от которого мозги вздуваются отнапряжения, как вены на шее, весь этот труд — только способ занять себя.Двадцать четыре часа в сутки думать лишь о том, чтобы занять себя… Тут исвихнуться недолго. Но ты не свихнешься, иногда думал Никита, исподтишкарассматривая чеканный профиль хозяина. На фоне бронированных стекол он выгляделвнушительно — ни дать ни взять гангстер из нежнейших черно-белых «Ангелов сгрязными лицами»… Но никаких других гангстерских атрибутов кроме профиля ибронированного стекла на «мерсе» у Корабельникоffа не было. И телохранителейтоже не было. Корабельникоff не приветствовал институт телохранителей впринципе.

— Если тебя захотят убрать — тебя уберут, — как-томеланхолично сказал он Никите. — На очке достанут со спущенными штанами. Иникто не поможет…

Ну, тебя не уберут. Ты сам кого хочешь уберешь.

— Боишься? — спросил он Никиту в другойраз. — Если что, я ведь тебя за собой потяну… Контрольный выстрел — этопотом, для очистки совести. А вначале — грязная работа.

— Не боюсь, — ответил Никита. — Затем и…

— Знаю, что затем и работаешь, — Корабельникоffосклабился, обнажив шикарные, мертво-блестящие фарфоровые зубы.

Как спарринг-партнер в боксе Корабельникоff был безупречен.Несмотря на возраст, он обладал молодой и почти мгновенной реакцией. И пушечнымударом. В первую же тренировку он отделал все позабывшего Никиту, как щенка,без всякой жалости, без всякого сострадания. Истерично и как-то по-мальчишески.Да, так начищать физиономии могут только в окаянном закомплексованномотрочестве.

— А ты как думал, брат Никита?

— Так и думал, — промычал Никита, ощупываясвороченную скулу. — Морды бить нужно по правилам…

— Все верно. Морды бить нужно по правилам.

Кто бы говорил! Никаких правил для Корабельникоffa несуществовало: пока добредешь до вершины, чтобы водрузить на ней флагсобственного успеха, все правила позабудешь. Или другие выколотят — такие жесоискатели в ненадежной альпинистской связке.

Ни тенью, ни псом хозяина Никита не стал. Да и самКорабельникоff не потерпел бы этого. Вопросы личной преданности его неинтересовали — редкий случай для русского менталитета, взращенного навероломных византийских костях. Похоже было, что Kopaбeльникoff вообще как чумыбоится и преданности, и верности, да и простейших проявлений души тоже.Работать, молчать и так же молча вершить судьбы — ничего другого он не умел.Или не хотел уметь. Или забыл, как это делается. Далее любовницы у него небыло, самой завалящей. С таким отношением к жизни он прекрасно вписался бы вархитектуру тибетского монастыря, линию на руке Будды, в скит отшельника — сводой в грубой миске и плодами тутового дерева на грубо сколоченном столе. Носкит Корабельникоffу с успехом заменяла собственная, динамично развивающаясякомпания. А инжир и воду — огурцы и водка. И то раз в неделю, не чаще.

Никита много думал о Корабельникоffе. Обкрадывая тем самыммысли об Инге и Никите-младшем; это воровство было безотчетным, чем-тонапоминающим клептоманию. Но, в отличие от клептомании, никакого удовлетворенияоно не приносило. Хуже не придумаешь, чем вопросы без всякой надежды на ответ.Будь фигура, Корабельникоffa чуть яснее, чуть трагичнее, Никита решил бы, что вхозяине произошел какой-то слом — когда-то давно, а может быть, и не очень; ислом этот был сродни его собственному. Но Kopaбeльникoff всегда был закрыт ировен, ровен и закрыт, он очень грамотно защищался — и не только вспарринг-боях. Ни единой бреши в идеально простроенной линии обороны не было.

До поры до времени, как оказалось.

Поздней весной кольцо было прорвано, и от обороны осталисьодни воспоминания.

Kopaбeльникoff влюбился. Влюбился так, как только и можновлюбиться с диагнозом «около пятидесяти» — страстно, отчаянно и безнадежно. Водну из апрельских суббот он отменил почти узаконенный водочный ритуал подмолчание и огурцы. За четырехмесячный период это случалось впервые, и Никитанасторожился. Еще больше он насторожился, когда питейная суббота вообще исчезлаиз их расписания, и ее заменила другая суббота — тренажерная. Она прибавилась ктренажерному четвергу. Теперь Kopaбeльникoff до одури качался. В этом не былоникакой необходимости, — он и без того пребывал в отличной для своеговозраста форме: ни одного лишнего грамма, об обрюзглости и речи быть не может,все предусмотрительно подтянуто — от кожи на лице до плоского, юношескогоживота. А нарастить груду тупых мышц, вот так, не принимая стероиды, непредставлялось возможным. Но, скорее всего, тупые мышцы были совсем не главным— главным было обвести вокруг пальца дату рождения в паспорте. И, глядя напатрона с беговой дорожки, Никита все гадал, — сколько же лет может бытьэтой неожиданной Корабельникоffcкoй напасти. Болезненные тридцать пять?Настороженные тридцать? Лживые двадцать семь?… Не-ет… Даже ради двадцати семиКорабельникоff не стал бы так изводить себя. В двадцать семь мысли в прохладномамбаре черепной коробки благополучно дозревают до здорового практицизма. Еслине сказать — цинизма. В двадцать семь уже неважно, как выглядит кандидат влюбовники, гораздо более важен внешний вид его портмоне. И разумная (а чаще —неразумная) полнота здесь, скорее, приветствуется… Впрочем, портмоне, как ивладелец, тоже может быть поджарым, в конце концов, для кредитных карточекнужно не так уж много места…

Вверх-вниз, вверх-вниз, промасленные потом оливковые руки…Вверх-вниз, вверх-вниз, в четверг на штанге было пятьдесят, сегодня —семьдесят… Судя по всему, пассии никак не больше двадцати четырех, в этомвозрасте ценится хорошее тело, а бойфрендов подбирают, следуя указаниям«Анатомического атласа». И результатам тестов в безмозглых глянцевых журналах.

Ей оказалось двадцать три.

Ей оказалось двадцать три, и Никита прощелкал ее появление.По-другому и быть не могло: водительское кресло, расположенное на галерке,резко сужает кругозор. Корабельникоff наткнулся на губительные двадцать трисовершенно случайно, в недавно открывшемся кабаке «Amazonian Blue». Ничегоэкзотичного, кроме названия, в этой псевдоэтнической забегаловке не было, дажекухня оказалась расплывчатой, подсмотренной в справочнике «1000 рецептов».