— Откуда тебе знать? Почему ты так уверена?

— Уверена — и все. Сейчас я хорошо его узнала.

— За два-то месяца? Не будь дурочкой. Ты ничего незнаешь, не больше того, что я знала двадцать четыре года назад. Артур тогда немне лгал, он лгал себе. Одинокие ночи — семнадцать лет, этого ты хочешь, Тэн?Не поступай так с собой.

— Со мной этого не будет. У меня есть работа.

— Одно не заменит другого. — Но для Таны былоименно так: работа заменяла ей все. — Обещай мне, что подумаешь над моимисловами.

— Обещаю.

Тана улыбнулась, и обе женщины, обнявшись, еще раз пожелалидруг другу спокойной ночи. Тана была тронута материнской озабоченностью, но онаточно знала, что относительно Дрю мать ошибалась. Она заснула с улыбкой, думая онем и его девочках. Она знала адрес его гостиницы в Вашингтоне, но не хотеламешать им.

Обед в День Благодарения у Дарнингов на следующий день былзаранее обречен на скуку, но Джин была признательна Тане за присутствие. Артурбыл как-то рассеян и дважды засыпал в своем кресле, горничная его слегкатолкнула, а Джин тут же помогла ему подняться наверх. Появилась Энн с тремясвоими отпрысками. Эти отродья стали еще хуже, чем были несколько лет назад.Энн болтала о браке с каким-то греческим пароходным магнатом, и Тана стараласьне слушать ее, но это было невозможно. Единственным утешением, светлым пятномбыло то, что Билли не было дома: он уехал с друзьями во Флориду.

До пяти вечера Тана постоянно смотрела на часы. Она обещалаДрю быть в «Карлайле» к девяти, и они не звонили друг другу весь день. Вдругона почувствовала, что просто умирает от желания скорее снова увидеть его,заглянуть в глаза, прикоснуться к щеке, ощутить его руки, сорвать с негоодежду, сбрасывая свою. На лице ее блуждала загадочная улыбка, пока онаупаковывала наверху сумки. В это время вошла мать. Их взгляды встретились взеркале над комодом. Джин заговорила первой:

— Ты собираешься встретиться с ним, да?

Тана могла бы солгать, но ведь ей уже тридцать, какогочерта?

— Да, — она повернулась к матери, глядя ей вглаза. — Да, конечно.

— Ты меня пугаешь.

— Ты слишком много обо всем и обо всех печешься. Мама,моя жизнь — это моя жизнь, а не повторение твоей. Огромная разница.

— Боюсь, не такая уж огромная, как нам хочется думать.

— На сей раз ты не права.

— Ради тебя надеюсь, что так.

Но Джин была убита горем, когда дочь наконец вызвала такси ив восемь часов уехала в Нью-Йорк. Тана никак не могла отделаться от материнскихслов, звучавших в ушах, а к моменту приезда в гостиницу была просто зла на нее.Да с какой стати мать перекладывает на Тану свой горький опыт, своеразочарование, свою боль? Ну какое она имеет право? Это как таскать на себепокрывало из цемента, которое носят везде, чтобы доказать, как их когда-толюбили. Прекрасно, но она-то не жаждала такой любви. Не нужна она была ейбольше, такая. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое, дав возможность житьтак, как ей самой хочется.

«Карлайл» — красивая гостиница, с покрытыми толстыми коврамиступенями, ведущими вниз, к мраморному полу вестибюля, с персидскими коврами,антикварными часами, прекрасными картинами на стенах и с истиннымиджентльменами в визитках за приемной стойкой. Это был совсем другой мир, и Танапро себя улыбнулась. Это не жизнь ее матери, а ее, Таны, собственная. Теперь еене разубедишь. Она назвала фамилию Дрю и пошла наверх к его комнатам. Он еще неприехал, но здесь его явно хорошо знали. Комната была такой же роскошной, чтоможно было предположить уже по вестибюлю, с широким обзором Центрального паркаиз окон, с сияющей, как драгоценности, линией горизонта, с большим количествомантиквариата, с обтянутой розовым шелком мебелью, тяжелыми атласнымизанавесками и большой бутылкой шампанского, охлаждающейся в ведерке сольдом, — подарок управляющего. «Приятно провести время», — былипоследние слова посыльного. Тана села на красивую кушетку, размышляя, принятьли ей ванну или подождать. Она так и не знала наверняка, привезет ли он с собойдевочек, но предполагала, что привезет. Ей не хотелось бы шокировать их,представ перед ними неодетой. Но прошел час, а их все еще не было, и толькопосле десяти он наконец-то позвонил.

— Тана?

— Нет, Софи Лорен! Он рассмеялся:

— Я разочарован. Мне больше нравится Тана Робертc.

— Теперь я знаю, Дрю, что ты сумасшедший.

— Да, схожу с ума по тебе.

— Ты где? Мимолетная пауза.

— В Вашингтоне. Джулия ужасно простудилась, и мыдумали, что и Элизабет подхватила грипп. Я подумал, что мне лучше подождатьздесь, к тому же я в любом случае не могу взять их с собой. Я приеду завтра,ладно, Тэн?

— Ну конечно! — Она понимала все, но тем не менееобратила внимание на «мы», которое как-то выскочило у него. «Мы подумали, чтоЭлизабет…» Но она не слишком рассердилась из-за этого. — Комната простопотрясающая!

— Разве не чудесный номер, а? А обслуживание? Они былимилы с тобой?

— Конечно же, да, — она огляделась. — Но безвас никакой радости, мистер Лэндс. Заруби это на носу!

— Клянусь, буду завтра.

— Во сколько?

Он на минутку задумался:

— Позавтракаю с девочками… Посмотрю, как они себячувствуют… это будет около десяти часов. Я могу успеть на полуденный рейс. Будув гостинице к двум, это точно.

Это значило, что полдня будет потеряно, и она хотела кое-чтовысказать по этому поводу, но, рассудив здраво, сдержалась.

— Хорошо, — но радости в ее голосе не было, и,когда она положила трубку, ей пришлось сделать усилие, чтобы вытолкнуть изсознания слова матери.

Она приняла горячую ванну, посмотрела телевизор, заказалачашку горячего шоколада и все размышляла о том, чем он занимается в Вашингтоне.А потом вдруг почувствовала себя виноватой за свои невысказанные мысли. Не егоже вина, что девочки заболели. Конечно, это было помехой, но некого в этомвинить. Она сняла трубку и назвала номер гостиницы в Вашингтоне, где оностанавливался, но его там не было. Она оставила сообщение, что звонила ему,посмотрела по телевизору позднее шоу и заснула, не выключив телевизор.Проснулась она в девять утра и вышла на улицу, обнаружив, что день простопотрясающий. Тана совершила долгую прогулку по Пятой авеню и по Блумингдейлу, гдепотолкалась немного и кое-что себе купила: очаровательный голубой кашемировыйсвитер ему и подарки для девочек — куклу Джулии и хорошенькую блузку дляЭлизабет. Потом вернулась в «Карлайл», чтобы застать его там, но ее ждалосообщение: «Обе девочки серьезно заболели. Буду в пятницу вечером». Но… нет. УДжулии температура подскочила под сорок, и Тана провела еще одну ночь водиночестве. В субботу она пошла в музей «Метрополитен», и он появился уже подвечер, в пять часов, чтобы успеть заняться с ней любовью, воспользоватьсяуслугами службы питания гостиницы, всю ночь просить у нее прощения и успетьвместе с ней на рейс в Сан-Франциско на следующий день. Да, это былнезабываемый, грандиозный отдых в Нью-Йорке!