– Я голосую, – сказался ей. – Полицейский прогнал меня сшоссе, а сюда я зашел, только чтобы согреться. Мне так жаль.

– Вы из университета?

– Был. Бросил сам, прежде чем меня выгнали.

– И едете домой?

– Дома у меня нет Я вырос в приюте. В колледж поступилтолько потому, что получил стипендию. И все испортил. А теперь не знаю, кудаеду.

История моей жизни в пяти фразах. И нагнала на меня уныние.

Она засмеялась– и меня обдало жаром и холодом.

– Выходит, кошки из одного мешка.

То есть мне показалось, что она сказала «кошки». Так мнепоказалось. Тогда. Но с тех пор у меня было время подумать, и все больше ибольше я думаю, что сказала она «КРЫСЫ». КРЫСЫ из одного мешка. Да. А они ведьсовсем не то же самое, ведь верно?

Я как раз собрался блеснуть своим талантом собеседника,сказать что-нибудь остроумное, вроде «Да неужели?», но тут на мое плечоопустилась чья-то рука.

Я оглянулся. Один из водителей, устроившихся в алькове. Егоподбородок зарос белобрысой щетиной, а изо рта у него торчала деревяннаякухонная спичка. От него несло машинным маслом. и смахивал он на персонажакомикса.

– Думается, кофе ты нахлебался, – сказал он.

Его губы сложились вокруг спички в улыбочку. И у негооказалось множество очень белых зубов.

– Что?

– Ты тут все насквозь провонял, парень. Ты же парень, а?Сразу ведь и не разобрать.

– Вы и сами не роза, – сказал я. – Чем вы после бритьяпользуетесь? Одемазут?

Он хлопнул меня по щеке ладонью. Передо мной заплясаличерные точки.

– Без драк, – сказал раздатчик. – Если хочешь из негоотбивную сделать – валяй, только за дверью.

Он кинулся на меня, размахивая кулаками. Я, отбил правый, алевый задел меня по скуле, но я ничего не почувствовал и тут же ударил егоногой в живот. Дыхание вырвалось у него из легких белым облаком. Он попыталсяпопятиться, кашляя и держась за живот.

Я забежал ему за спину, все еще хохоча – будто где-тодеревенский пес лаял на луну, – и трижды его ударил, когда он еще и на четвертьне обернулся. По шее, по плечу и в одно красное ухо.

Он взвыл, и одна из его машущих рук задела меня по носу.Владевшая мной ярость взорвалась атомным грибом, и я опять ударил его ногой какмог сильнее и выше. Он взвизгнул в окружающий мрак, и я услышал тресксломавшегося ребра. Он осел на щебень, и я прыгнул на него.

Один из водителей, давая показания в суде, сказал, что я былточно дикий зверь. Чистая правда. Я мало что помню об этой драке, но яснопомню, что рычал на него, как дикая собака.

Я уселся на нем верхом, обеими руками ухватил по пучку егосальных волос и принялся возить его лицом по щебню. В бесцветном светенатриевого фонаря его кровь казалась черной, точно у жука.

– Господи, хватит! – заорал кто-то.

В плечи мне вцепились руки и оттащили меня. Вокруг закружилисьлица, и я начал бить по ним.

Водитель пытался уползти. Лицо его превратилось в кровавуюмаску, из которой выглядывали остекленевшие глаза. А я бил по ним ногами,увертываясь от тех, кто пытался меня схватить. И удовлетворенно крякал всякийраз, когда пинок достигал цели.

Cащищаться он уже не мог. И только стремился уползти. Прикаждом моем пинке его веки плотно смыкались, как у черепахи, и он замирал наместе. А потом вновь начинал отползать. Вид у него был дурацкий. Я решил, чтоубью его. Запинаю до смерти, а потом убью их всех… всех, кроме Ноны.

Я пнул его еще раз, он перевернулся на спину и посмотрел наменя помутившимися глазами.

– Сдаюсь! – прохрипел он. – Я сдаюсь. Не надо. Не надо…

Я встал рядом с ним на колени, и щебень впился мне в кожусквозь тонкие джинсы.

– Ну вот, красавчик, – шепнул я. – Получай свою пощаду.

И обеими руками вцепился ему в горло. Они прыгнули на менявтроем и сбросили с него. Я поднялся на ноги, все еще улыбаясь, и двинулся наних. И они попятились – трое здоровенных детин, позеленевшие от страха. И тутоно отключилось.

Просто отключилось, и теперь на автостоянке «У Джо» осталсяпросто я, тяжело дыша, полный тошнотного ужаса.

Я повернулся и посмотрел на столовую. Девушка стояла там;красивые черты ее лица озаряло торжество. Она подняла сжатый кулак к плечу вприветственном жесте, точно чернокожие ребята на тех Олимпийских играх.

Я повернулся назад к распростертому на щебне человеку. Онвсе еще пытался отползти, а когда я подошел к нему, у него от ужаса закатилисьглаза.

– Попробуй тронь его! – крикнул кто-то из его друзей.

Я растерянно посмотрел на них.

– Очень сожалею… я не хотел… не хотел его так покалечить.Разрешите мне помочь…

– Катись отсюда, слыхал? – сказал раздатчик. Он стоял передНоной на нижней ступеньке, сжимая в правой руке жирную лопаточку. – Я звоню вполицию.

– Эй, послушайте, он же первый начал, он сам…

– Поговори еще у меня, извращенец чертов! – сказал он пятясь.– Я одно знаю: ты чуть этого парня не прикончил. Я звоню в полицию! – И оншмыгнул внутрь.

– Ладно, – сказал я, ни к кому не обращаясь. – Ладно. Оченьхорошо. Ладно.

Свои сыромятные перчатки я оставил у стойки, но идти за нимибыло бы неумно. Я сунул руки в карманы и зашагал назад к шоссе. Шансов, чтоменя возьмет какая-нибудь машина, прежде чем меня заберут полицейские, было нбольше, чем один на десять, решил я. Уши меня уже немели от холода, менятошнило Милый вечерок, ничего не скажешь.

– Погоди! Э-эй, погоди!

Я обернулся – она бежала ко мне, волосы развевались у нее заспиной.

– Ты был удивителен! – сказал она. – Просто удивителен!

– Я его сильно покалечил, – сказал я угрюмо. – Никогдараньше со мной такого не было.

– Жалко, что ты его не убил.

Я заморгал, глядя на нее в белесом свете.

– А ты бы слышал, что они говорили обо мне, до того как тывошел. Хохотали, смачно так и сально – ха-ха-ха, поглядите-ка, давно стемнело,а девчоночка еще гуляет. Куда направляешься, золотце? Может, подвезти? Я тебяпрокачу, если дашь прокатиться мне. Сволочи!