Девятого февраля я получил письмо от декана с напоминанием,что я манкирую двумя-тремя предметами, основными по моей специальности.Тринадцатого февраля я получил какое-то неуверенное письмо от нее. Она хотела,чтобы между нами все было хорошо. Она собирается выйти за парня из «Дельта-Тау-Дельты»в июле или в августе, так не хочу ли я получить приглашение на свадьбу? Этобыло почти смешно. Какой свадебный подарок мог я ей сделать? Мое сердце,обвязанное красной ленточкой? Мою голову? Мой член?

Четырнадцатого в Валентинов день я решил, что порапеременить обстановку. Затем – Нона, но об этом вы уже знаете.

Вы должны понять, чем она явилась для меня, не то зачем всеэто? Она была красивее той, но не в том суть. В богатой стране красота дешевостоит. Важно было то, что внутри. Она была сексуальна, но какой-то растительнойсексуальностью – слепая сексуальность, льнущая, не знающая отказасексуальность, которая не так уж важна, поскольку непроизвольна, какфотосинтез. Не как у животного, как у растения. Улавливаете? Я знал, что мызаймемся любовью, и займемся как мужчины и женщины, но наше совокупление будеттаким же конкретным, отчужденным и бессмысленным, как плющ, вьющийся по решеткепод августовским солнцем. Секс был важен, потому что он не был важен. Я думаю…нет, я уверен, что подлинной мотивирующей силой было насилие. Насилие былоподлинностью, а не сновидением. Такое же большое, такое же быстрое и такое жебеспощадное, как «форд» 1952 года, «форд» Аса Меррила. Насилие «У Джо. Отличнаякормежка», насилие Нормана Бланшетта. И даже в нем было нечто слепое,растительное. Может, в конечном счете она была просто цепляющейся за опорулозой, ведь венерина мухоловка сродни лозам, но это хищное растение, и, еслиположить ему в пасть муху или кусочек сырого мяса, его движения будутдвижениями животного. И все это – реально. Растение, выбрасывающее споры,возможно, лишь грезит, будто совокупляется, но я убежден, что венеринамухоловка ощущает вкус этой мухи, смакует ее тщетные замирающие попыткивысвободиться, когда смыкает пасть вокруг своей жертвы.

И в заключение – моя пассивность. Я не мог заполнить провалв моей жизни. Не провал, который оставила та, когда простилась со мной – я нехочу сваливать вину на нее, – но провал, который существовал всегда, темное,хаотическое кружение где-то в центре меня, которое ни на секунду неостанавливалось. Нона заполнила этот провал. Заставила меня двигаться,действовать.

Она облагородила меня.

Теперь, может быть, вы что-то поняли. Почему она мне снится.Почему завороженность остается вопреки раскаянию и омерзению. Почему я ненавижуее. Почему я боюсь ее. И почему даже теперь я люблю ее.

***

От Огесты до Гардинера – восемь миль, и мы проделали этотпуть за несколько коротких минут. Я окостенело держал пилку для ногтей возлебедра и смотрел на зеленую отражающую фары надпись: «ЗАЙМИТЕ ПРАВЫЙ РЯД ДЛЯСЪЕЗДА № 14», которая замерцала впереди. Луна скрылась, начинал кружиться снег.

– Сожалею, что не еду дальше, – сказал Бланшетт.

– Ну что вы! – тепло сказала Нона, и я ощутил, как ее яростьжужжит и ввинчивается в мясо под моей черепной крышкой точно наконечник дрели.– Просто высадите нас у съезда.

Он соблюдал ограничение скорости до тридцати миль наэстакаде. Я знал, что сделаю. Казалось, мои ноги превратились в горячий свинец.

Эстакаду освещал один фонарь сверху. Слева виднелись огниГардинера на фоне сгущающихся туч. Справа ничего, кроме черноты. На съезде ниодной машины.

Я вылез. Нона скользнула по сиденью, одаряя НорманаБланшетта заключительной улыбкой. Я был спокоен. Она подстраховывала игру.

Бланшетт улыбался нестерпимой свинячьей улыбкой, радуясь,что избавился от нас.

– Ну доброй но…

– Ай, моя сумочка! Не увезите мою сумочку!

Я возьму, – сказал я ей и сунулся в дверцу. Бланшетт увидел,что у меня в руке, и свинячья улыбка застыла у него на губах.

Впереди возникли лучи фар, но останавливаться было поздно.Ничто уже не могло меня останов вить. Левой рукой я взял сумочку Ноны. Правойрукой я вонзил стальную пилку для ногтей в горло Бланшетта. Он сипло проблеялодин раз.

Я вылез из «импалы». Нона махала приближающейся машине. Вснежной мгле я не мог разглядеть ее марку и видел лишь два слепящих круга фар.Я пригнулся за машиной Бланшетта, поглядывая сквозь заднее стекло. Голоса почтитерялись в заполняющейся глотке ветра.

– …случилось, дамочка?

– …папочка… ветер… сердечный приступ!

Вы не могли бы… Я шмыгнул за багажником «импалы» НорманаБланшетта и пригнулся еще ниже. Теперь я их видел. Тоненький силуэт Ноны ифигуру повыше. Стояли они словно бы возле пикапа. Но тут же повернулись иподошли к левой передней дверце «импалы», за которой Норман Бланшетт поникнулна баранке с пилкой Ноны в горле. Водитель пикапа, совсем молодой парень,одетый вроде бы в парку военного летчика. Он всунул голову в окошко. Я зашелему за спину.

– Черт, дамочка! – сказал он. – Так он же весь в крови! Что…

Я обхватил правой рукой его шею, а левой вцепился в своезапястье. И дернул на себя. Его затылок ударился о верх дверцы с глухим «чок!».

И он обмяк. Я мог бы остановиться на этом. Ноны он толком неразглядел, меня и вовсе не видел. Я мог бы остановиться. Но он был любителемвмешиваться в чужие дела, еще одним препятствием у нас на пути, пыталсяпричинить нам боль. Мне надоело, что мне причиняют боль. Я задушил его.

Потом поднял глаза и увидел Нону в скрещении лучей от фар«шевроле» и пикапа, ее лицо, сведенное судорогой ненависти, любви, торжества ирадости. Она раскрыла руки мне навстречу, и мы обнялись. И поцеловались, губы унее были холодными, но ее язык был теплым. Я запустил обе руки в потаенныеложбинки ее волос, а ветер завыл вокруг нас.

– Теперь наведи порядок, – сказала она. – Пока ещекто-нибудь не появился.

Порядок я навел. Кое-как, но я знал, что большего нетребуется. Еще капельку времени. А потом – пусть. Мы будем уже в безопасности.

Труп паренька был легким. Я подхватил его на руки, перенесчерез шоссе и сбросил в овраг за заграждением. Его труп несколько разперекувырнулся в воздухе, точно чучело, которое мистер Холлис заставлял менявыставлять в кукурузе каждый июль. Я вернулся за Бланшеттом.

Он был тяжелее, и кровь из него текла, как из зарезаннойсвиньи. Я попробовал поднять его, попятился три шага, пошатываясь, и тут онвыскользнул из моих рук и плюхнулся на шоссе. Я перевернул его на спину. Свежийснег прилип к его лицу, превратил его в лыжную маску.