преимущество политики Меттерниха в отношении Германии состояло в ее способности служить как военным целям, так и мирным переговорам. Биндер вел переговоры исходя из потребностей войны, хотя сам он не мог знать определенно, как сложатся обстоятельства в дальнейшем. Между тем Меттерних сосредоточился на подготовке миссии Сент-Эгнана. По существу, его предложение сводилось к проведению мирной конференции, которая могла бы начаться при условии, что Наполеон взял бы на себя обязательство вести переговоры на основе определения границ Франции по линии Рейн – Альпы – Пиренеи. Против переговоров был настроен Харденберг, но он не мог идти наперекор желаниям короля. Чтобы не возбуждать опасений Александра, Меттерних продолжал преподносить свое предложение как пропагандистское средство, утверждая, что Наполеон никогда не согласится на переговоры. Он утверждал это с легкой душой, поскольку сам сомневался в том, что «Наполеон действительно воспользуется предложением».

Трудней было добиться согласия Лондона, поскольку граница по Рейну оставляла под контролем Франции устье реки Шельдт, порт Антверпен и большую часть побережья в проливе Ла-Манш. Здесь Меттерних прибег к уловке столь же блестящей, сколь и сомнительной. Держа в неведении относительно своих планов двух наиболее педантичных британских дипломатов, Чарльза Стюарта и лорда Кэскарта, аккредитованных при прусском и русском дворах соответственно, он убедил молодого лорда Абердина, одного из своих горячих почитателей, что предложение о переговорах с французами не выходило за рамки прежних инструкций Каслри, данных своим послам. Абердин даже не обратил внимания на упоминание австрийским дипломатом права Франции на морское судоходство – явный вызов британскому постулату о том, что морские проблемы не должны обсуждаться. По расчетам Меттерниха, к тому времени, когда Каслри узнал бы обо всем, что случилось, Наполеон уже дал бы ответ на предложение о переговорах. Если бы ответ был отрицательным, предложение осталось бы пропагандистским средством, как оно и афишировалось перед царем. Если бы Наполеон согласился на предложение, Каслри вряд ли осмелился бы бойкотировать мирную конференцию независимо от того, хотя был бы разъярен, попавшись на удочку. В любом случае ответственность за это легла бы на Абердина.

Однако предложение не могло претендовать на официальную поддержку британской стороны. Поэтому Меттерних не пошел на прямой контакт с Бонапартом, давая ему понять, что эта инициатива – плод согласия всех союзников, которого на самом деле не было. По замыслу австрийского дипломата Сент-Эгнан должен был передать императору Франции устную информацию, резюме переговоров на неофициальной встрече, к которой как бы случайно присоединился Абердин. Такая встреча состоялась вечером 9 ноября. На встрече присутствовал также Нессельроде, делая вид, что он представляет также Харденберга. Абердин явился на нее, как и было задумано. Сент-Эгнан составил краткий конспект совещания, который каждая из сторон по ознакомлении одобрила. На следующий день француз отбыл в Париж.

Конспект Сент-Эгнана содержал, помимо указания на естественные границы Франции и морские права, «которых Франция была вправе добиваться», также ссылку на Германию. Германия должна быть, безусловно, независимой, но «Франции не по этой причине нужно отказаться от влияния, которое каждое великое государство неизбежно оказывает на малое…». Запись принадлежала Сент-Эгнану, но санкционирована она была Меттернихом. Она выражала позицию, которую он занимал в Дрездене и Праге, подтверждая идею, незаметно внедренную им в договор в Теплице и союзнические договоры с германскими государствами. Идея состояла в напоминании Наполеону, что, хотя Франция утратила господство в Германии, она все еще могла принимать участие в создании системы международных гарантий для нейтральной Германии. Короче говоря, это было приглашение Франции поддержать Австрию в саксонско-польском вопросе, если «полюбовные соглашения», предусмотренные пактом в Теплице, не сработают. Находясь среди участников встречи, Меттерних мог позволить себе включить в конспект лишь эту туманную ссылку. Но в Париже имелся дипломат, который мог прекрасно разобраться, что она подразумевает. Это был Коленкур, познакомившийся с предложением Меттерниха еще в Праге, выступавший вместе с Талейраном за благоразумный мир и знавший, как сообщил Меттерних Сент-Эгнану, о меморандуме, похожем на продиктованный Меттернихом документ, который покончил бы с войной в 24 часа.

Итак, Меттерних теперь обратился к Коленкуру, лидеру партии мира во Франции. Чтобы придать миротворчеству широкий резонанс, он намеревался тотчас опубликовать манифест, подготовку которого санкционировал в Майнингене. Однако, когда проект манифеста был представлен на встрече 8 ноября, и Абердин и Нессельроде выступили против задуманного шага. Дело в том, что проект манифеста не только имел целью ослабить ультимативный характер документа и привлечь внимание Европы к миссии Сент-Эгнана, но также содержал заверение, что условия для начала переговоров не будут изменены, даже если возникнет необходимость вторжения Франции на территорию Германии. Цель этого великодушного дополнения состояла, конечно, в том, чтобы связать союзников в действиях, но отнюдь не в том, чтобы произвести впечатление на Бонапарта.

Уверяя, что не хотел появления этого документа, но «мое терпение лопнуло», Меттерних тем не менее соглашался не публиковать его и дожидаться исхода миссии Сент-Эгнана. На этот раз вместо огласки манифеста он связался с Коленкуром в частном порядке, проинформировав последнего в личной ноте о существе миссии и подтвердив достоверность бумаг Сент-Эгнана. Таким способом он заверил своего доброжелателя, что Австрия, хотя и связанная теснейшим образом с выдвинутыми союзниками ультимативными условиями, все же желает и может убедить союзников участвовать в мирной конференции, если Франция проявит готовность вступить в переговоры. Дальше этого Меттерних идти не мог без риска расколоть коалицию. Он не мог рисковать без получения заблаговременно гарантий того, что Бонапарт, подвергнутый санкциям, все же будет стремиться покончить с войной на основе предложений, выдвинутых во Франкфурте. Вся эта сложная комбинация напоминала его прежние попытки посредничества, когда ему приходилось притворяться согласным с обеими сторонами в надежде разрешить их противоречия в ходе переговоров. Отличие нынешней попытки посредничества от прежних состояло в том, что тем летом требовалось деликатное обращение с Наполеоном, теперь же это были Россия и Великобритания.

Контакты Меттерниха с Коленкуром, напоминавшие его отношения с Талейраном и Фуше, не вызывают удивления, но они убедительно показывают, сколь мало в то время государство нуждалось в контроле деятеля, ответственного за связи с зарубежными странами. Это относилось ко всем дипломатам, а не только к представителям старой имперской аристократии на австрийской службе. Знающие, опытные деятели – дипломаты, администраторы, военные, адвокаты – служили своим правительствам в начале XIX века так же добросовестно, как служат сегодня способные люди корпорациям различного делового профиля. Их преданность делу проистекала от гордости профессией и некоторого чувства признательности за возможность самовыражения и применения своих сил. Это была элементарная лояльность своему учреждению, но отнюдь не всепоглощающее чувство долга или патриотическое рвение.