— Затем, что хочешь, должно быть, от чего-то меняуберечь. Ты добрый. Продолжай, прошу тебя.

Габриэла при всей своей юной неискушенности была женщиной, апотому знала, как получить от мужчины то, что нужно ей. В этом случае самойверной отмычкой должно послужить тщеславие.

— Не знаю, почему я так желал этого. — Звездапопал в расставленную ему ловушку и теперь, покуда фанаты продолжаютбесноваться, поворачивается своей уязвимой стороной. — Очень часто явозвращаюсь в отель после тяжкого дня, становлюсь под душ и замираю надолго,слушая только шум воды. И во мне борются две силы: одна велит мне благодаритьсудьбу, другая — бросить все, пока не поздно.

И в такие минуты я чувствую себя самым неблагодарнымсуществом на свете. У меня есть поклонники, а я уже еле выношу их. Меняприглашают на самые престижные, самые завидные праздники, а мне хочется сразууйти оттуда, вернуться домой и посидеть в тишине с хорошей книгой. Людинаграждают меня премиями, вручают призы, делают все ради того, чтобы я былсчастлив, а я не ощущаю ничего, кроме усталости и досады, потому что мнекажется — я не заслужил этого, не заслужил, ибо я не достоин своего успеха.Понимаешь?

На долю секунды Габриэлу охватывает жалость к человеку,сидящему рядом: она представляет, сколько раз в году он должен появляться накаких-то празднествах, где у него будут просить автограф или позволениясфотографироваться рядом или рассказать какую-нибудь абсолютно неинтересную емучушь, (которую надо внимательно выслушать или по крайней мере сделатьзаинтересованный вид), предлагать ему участие в новом проекте, доводить его добешенства классическим «Вы меня не помните?», совать ему свои телефоны, умоляясказать хоть одно словечко жене, сестре, сыну. А он должен быть всегда весел,всегда контактен, вежлив и благорасположен, как подобает настоящему,первоклассному профессионалу.

— Понимаешь?

— Понимаю. Но знаешь — я готова ко всем этимнеприятностям, что были у тебя, однако отдаю себе отчет, что мне еще очень доних далеко.

Еще четыре лимузина — и они будут у цели. Водитель проситприготовиться. Звезда, опустив с потолка маленькое зеркало, поправляет галстук,а Габриэла — прическу. Девушке уже виден кусочек красной ковровой дорожки, хотясама лестница пока вне поля зрения. Царившая вокруг истерика унялась — теперь укаждого, кто стоит в толпе, висит на шее аккредитация с фотографией: ониразговаривают друг с другом и не обращают ни малейшего внимания на тех, ктоподъезжает в лимузинах, потому что устали уже на это реагировать.

Еще две машины. Слева от Габриэлы появляются ступенипомоста. Люди в строгих костюмах и при галстуках открывают дверцы; суровыеметаллические барьеры сменились бархатными шнурами, продернутыми через столбикииз бронзы и дерева.

— Черт! — вскрикивает вдруг Звезда, так чтоГабриэла пугается. — Черт! Ты только посмотри, кто там! Погляди, ктосейчас выходит из машины.

Габриэла видит кинодиву в платье от Хамида Хусейна: онатолько что ступила на красный ковер. Звезда смотрит в противоположную от Дворцаконгрессов сторону, и Габриэла, проследив его взгляд, видит нечто совершеннонеожиданное для себя. Живая человеческая стена почти трехметровой высотыбеспрерывно вспыхивает блицами фотокамер.

— Она смотрит не туда… — с облегчением произноситЗвезда, вмиг растеряв весь свой шарм, и мягкость, и озабоченность вопросамибытия. — Это же не аккредитованные журналисты, второй сорт, мелкиегазетенки.

— А почему «черт!»?

Звезде не удается скрыть раздражение. Перед ними — последнийлимузин.

— Ты что, сама не понимаешь? С луны свалилась? Мы стобой вступили бы на ковер, а все объективы аккредитованных репортеров, стоящихкак раз посередине, были бы направлены на нее! — И приказывает шоферу: —Сбавьте скорость!

Но тот показывает на одного из распорядителей, которыйзнаками дает понять: двигайся поживей, не задерживай.

Звезда глубоко вздыхает — нет, сегодня явно не его день. Изачем ни с того ни с сего он вздумал излить душу начинающей актриске,оказавшейся с ним рядом? Хотя его и вправду тяготит жизнь, которую приходитсявести, однако при этом он ничего другого и вообразить себе не может.

— Не спеши, — наставляет он Габриэлу. — Надопостараться пробыть у подножия лестницы как можно дольше. Нужен изрядныйпромежуток времени между этой дамочкой и нами.

Под дамочкой он разумеет кинодиву.

Пара, выходящая из предыдущей машины, не привлекает к себе,похоже, особенного внимания, хотя люди эти — явно не последнего разбора, ибоникому еще не удавалось оказаться на первой ступеньке каннской лестницы, непокорив сначала многие и многие вершины.

Звезда немного успокаивается, но теперь в свою очередьнапряжена Габриэла, которая не очень-то представляет, как себя вести. Ладони еестановятся влажными. Прижимая к боку набитую бумагой сумочку, она глубоковздыхает и шепчет молитву.

— Не торопись, — повторяет Звезда. — И нежмись ко мне, держись чуть поодаль.

Лимузин останавливается. Обе дверцы распахиваются.

В этот миг чудовищный многоголосый крик, заполняя, кажется,всю Вселенную, со всех сторон обрушивается на Габриэлу, и она только сейчаспонимает, что из-за превосходной звукоизоляции салона ничего не слышала раньше.Звезда выходит из машины, сияя ослепительной улыбкой, словно две минуты назадничего и не было, словно не звучали его горькие признания, очень похожие направду, а он был и остается центром мироздания. Этот человек не в ладу с самимсобой, со своим прошлым, со своей средой, но не может сделать ни шагу назад.

«О чем только я думаю? Надо собраться, вернуться кдействительности… Подняться по ступеням каннской лестницы!»

Оба приветственно машут репортерам без аккредитации иминуту-две позируют им. Люди тянут к ним клочки бумаги, Звезда раздаетавтографы и благодарит своих фанатов. Габриэла не знает, стоять ли ей рядом сним или направиться к красной дорожке и ко входу во Дворец конгрессов — но вэтот момент кто-то протягивает ей ручку и листок.

Это не первый автограф в ее жизни, но, без сомнения, самыйважный. Она смотрит на женщину, сумевшую прорваться за оцепление, улыбается ей,спрашивает, как ее зовут, но фотографы кричат так, что ответа она не слышит.

Ах, как бы ей хотелось, чтобы эту церемонию в прямом эфирепоказали на весь мир, и мать смогла бы увидеть, как она в умопомрачительномнаряде, рядом со знаменитейшим киноактером (сейчас у нес, правда, возникаютсомнения, но лучше поскорее выбросить эти «негативные колебания» из головы)дает автограф, важнее которого не было еще за все ее двадцать пять лет! Так ине расслышав имя женщины, она улыбается и пишет просто: «С любовью…» ПодходитЗвезда.